— Здравствуй, мой господин! — поклонившись, поприветствовала она на плохом нормандском.
— Здравствуй, Латифа! — поздоровался с ней на арабском. — Ты стала еще красивее!
— Спасибо, мой господин! — улыбнувшись радостно, сказала она на арабском. — Твой сын Али спит. Если прикажешь, я разбужу его.
— Не надо, — произнес я.
Мне надо было привыкнуть к неожиданному отцовству.
— Чей это дом? — спросил я.
— Моего дяди Карима, — ответила она. — Он хотел уйти в цитадель, чтобы сдаться твоему королю, но я уговорила Карима остаться. Ты ведь не убьешь его?
— Зачем мне убивать его?! — удивился я.
— Говорят, что крестоносцы убивают всех мусульман, — ответила она.
— Я — не крестоносец, и мне без разницы, верит человек в бога или нет, а если верит, то в какого, — признался я. — А как ты узнала, что я здесь?
— Карим увидел тебя и узнал, когда ты объезжал город. Говорили, что ты великий воин, который захватил много городов, вот Карим и пошел посмотреть на тебя, — рассказала Латифа.
— Откуда он меня знает?! — удивился я.
— Карим был у тебя в плену вместе с отцом. Ты захватил их галеру, когда они плыли в Лиссабон. Эмир обменял их на знатного христианина, — сообщила она.
— Ну-ка, позови его сюда, — попросил я.
Карим, видимо, подслушивал наш разговор, потому что появился сразу после того, как племянница позвала его. Это бы тот самый молодой мавр, которого я победил в каюту галеры, но не стал убивать. Он старался казаться равнодушным, не боящимся смерти, но во сем его теле чувствовалось внутреннее напряжение. Дядя был всего на несколько лет старше своей племянницы, что в эту эпоху не удивительно. Представляю, как их род раньше клял меня. Наверное, считали меня своим проклятием. А теперь я спасу им жизнь.
— Я сейчас уйду, важные дела ждут, — сказал Кариму. — Из дома не выходите. Ничего не бойтесь, мои люди будут охранять вас.
Карим, стараясь казаться гордым, слегка кивнул головой.
— Слушаю и повинуюсь, мой господин! — поклонившись, молвила за дядю племянница.
— Не называй меня «мой господин», — попросил я ее и назвал свое имя.
— Хорошо, мой господин, — выполнила мою просьбу Латифа.
Со всех сторон доносились крики и плач убиваемых и насилуемых жителей Лиссабона и радостный рев упоенного беспределом, вооруженного быдла, которое потом будут называть благородными рыцарями. Я проехал на коне в нижний конец улицы. Как раз вовремя, потому что туда подошел отряд крестоносцев, человек двадцать. Они уже кого-то грабанули, но взяли маловато. Мои три валлийца вряд ли смогли бы остановить их.
— Это моя улица, — заявил я крестоносцам, — и следующие две тоже заняты. Так что поспешите, пока есть свободные.
И они ломанулись дальше. Следом за ними прискакали брабантцы и конные валлийцы. Первых я отправил на следующие две улицы, а вторых разбил на два отряда, чтобы охраняли нашу улицу с обеих сторон. За ними подошли пешие валлийцы и приехали три мои кибитки с имуществом и продуктами. Одну кибитку, из которой выпрягли лошадей, я приказал поставить поперек улицы внизу, загородив таким образом вход на нее, вторую — вверху, а третью, с моими вещами и самыми ценными продуктами, отправил во двор дома Латифы. Подошедшим лучникам приказал шмонать дома. Охранявшим улицу, новоиспеченным кавалейру наказал впускать всех лиссабонцев, которые захотят здесь укрыться, но только не крестоносцев, и никого не выпускать. Чем больше захватим лиссабонцев, тем больше у нас будет арендаторов. Те, кому выпало обыскивать дома, должны были все ценное выносить на улицу и складывать рядом с входом. Золото, серебро и драгоценные камни отдавать мне. Девушек и молодых женщин собрать в одном дворе, а мужчин согнать в другой.
Самый верхний дом, расположенный напротив Каримовского, был намного больше, а сад его тянулся до следующей улицы, то есть, занимал два участка. Хозяев в нем не оказалось. Старшим среди оставленных в доме слуг был евнух по имени Самир — тридцатисемилетний тип, которого мой язык не поворачивался назвать мужчиной. Он был пухлым и низкорослым. Волосы черные, густые и кучерявые. Кожа смугловатая. На круглом безволосым лице живые карие глаза.
— Откуда ты родом? — поинтересовался я.
— Не знаю, — ответил Самир. — Меня захватили и продали в рабство совсем маленьким. Хозяин говорил, что я из Генуи.
— Кем был твой хозяин? — спросил я.
— Главным сборщиком налогов в городе, очень важный и богатый человек. В самом начале осады ночью уплыл вместе с семьей и всем самым ценным в Алкасер, — рассказал Самир.
— А три арабских скакуна — это не ценности?! — подначил я.
— Тоже ценность, но в рыбацкой лодке их не вывезешь, — пояснил евнух.
— Почему вы их не съели? — задал я вопрос.
— Арабских скакунов?! — у Самира от возмущение даже дыхание перехватило.
В доме была большая баня с мраморными стенами, полами и полками и бассейном метра три на три и глубиной около полутора. Мрамор был голубовато-белого цвета. Не знаю, откуда его привезли, но я такой нигде раньше не встречал. Сад был большой, ухоженный, с беседкой, обвитой виноградом. Я решил, что этот дом станет моим. Поскольку из итальянцев, лишенных сексуальных потребностей, получаются хорошие управляющие, назначил евнуха Самира на эту должность.
Расположенные ниже шесть двухэтажных домов были уменьшенной копией Каримовского. Из них забрали только драгоценности, дорогие ткани и посуду и вывели из конюшен четырех арабских жеребцов, которых хозяева тоже не съели. Ковры и мебель я приказал не трогать. Надеюсь, эти дома достанутся нам. Если нет, тогда и выгребем из них все. Жеребцов отвели в конюшню моего нового дома, а в кладовые и во дворе сложили ценные вещи. Завтра пересчитаем и поделим.
Взрослых мужчин среди обитателей верхних домов не нашлось. Обнаружили только одного старика. Зато в многоэтажках их было много. Всех мужчин согнали в один дом, а женщин — в другой. Девушек и молодых женщин распределил между моими воинами. Первыми выбирали кавалейру, у которых не было жен. Остальным доставались по жребию, по одной на каждого, и можно было поменяться. Пусть ребята разговеются. Глядишь, кто-нибудь свое счастье найдет.
Когда сносили со всей улицы добычу и складывали во дворе и в кладовые верхнего дома, я услышал громкие голоса на улице. Отряд из четырнадцати крестоносцев, нагруженных барахлом, собрался пограбить на моей улице. Все забрызганы кровью, будто сражались несколько часов. Валлийцы не пускали их, пытались остановить словами.
— Да нам плевать, кто ваш командир! — орал их предводитель, ражий детина с светло-русыми лохмами, которые торчали из-под шлема. — Этот город — наш! Где хотим, там и грабим! Вон с дороги!
Крестоносцев, видать, перемкнуло от алчности и безнаказанности. Я не стал тратить время на уговоры, приказал лучникам:
