Улицы были пусты. Деревня словно вымерла. Я разбил отряд на пятерки и послал собирать добычу. Сам в сопровождении Керима, Марка, Риса и Ллейшона выехал на центральную площадь неправильной четырехугольной формы. На ней была маленькая мечеть, рядом с которой вместо минарета была деревянная вышка высотой метров пять. Из мечети вышел мулла — сгорбленный старик с редкой седой бороденкой, одетый в зеленую чалму и полосатый халат, подпоясанный широким зеленым поясом. На ногах были тапки из кожаных полос и без задников. Левой рукой он опирался на палку с округлой, захватанной до блеска, верхней частью, а в правой держал четки из гагата — черного поделочного камня со смолистым блеском, разновидности ископаемого каменного угля. Прищуренными глазами он молча смотрел на меня из-под густых седых бровей и медленно перебирал трясущейся от немощи смуглой рукой черные четки. Наши глаза встретились. Я не почувствовал в его взгляде ни агрессии, ни ненависти, ни страха, ни даже любопытства.
— Такова воля аллаха, — сказал я старику на арабском языке.
Мулла кивнул головой несколько раз, отчего мне показалось, что она качается сама по себе, не может остановиться, пока не затухнет инерция, развернулся и зашел в мечеть. Я приказал не грабить ее. Уверен, что там нет ничего ценного. В таком возрасте уже не коллекционируют благородные металлы, предпочитают духовные богатства, которые никто не отнимет.
В деревне долго не задерживались. Собранную добычу быстро погрузили на захваченные арбы и вьючных животных и отправились в обратный путь. Наши действия должны были напоминать стремительный налет: хапнули — и назад, пока преследователи не подоспели. Первыми из деревни выехали альмогавары, которые будут вести разведку впереди, сзади и на флангах. За ними скакали кавалейру. Затем шли пленные — девушки и молодые женщины и юноши. За ними наши оруженосцы гнали отару овец и плелся обоз. Замыкали колонну рыцари, готовые в любой момент отразить нападения врага.
На этот раз преследователей было сотен семь, не меньше. Они небольшими отрядами человек по двадцать налетали на нас сзади, пускали несколько стрел, целясь в лошадей, и удирали. Тут же нападал другой отряд. Стоило нам развернуться и броситься в атаку, как они рассыпались в разные стороны.
Также пуганули их и перед засадой. Догнали свою колонну, когда та уже прошла половину долины. Я не заметил в густых кустах ни одной живой души. Мне показалось, что Нудд увел валлийцев в другое место. И не только мне. Карим и Марк внимательно всматривались в заросли, а потом поглядывали на меня, не решаясь задать крамольный вопрос.
— Рис, дай сигнал, — попросил я кузена.
Тот загоготал по-гусиному, причем настолько правдоподобно, что многие завертели головами, отыскивая птицу. В ответ из кустов послышался отзыв.
— Гусак позвал гусыню — она сразу откликнулась, — перевел Рис с гусиного. — Чего захотел гусь, того хочется и гусыне!
Рыцари моего отряда заулыбались, не столько, видимо, оценивая шутку, сколько радуясь, что засада на месте.
Когда мы удалились от долины метров на пятьсот, в ней затрубили в рог. Я сразу развернул рыцарей, и мы поскакали в атаку. В долину ворвались плотным строем и сразу начали растекаться в стороны, чтобы напасть широким фронтом. Впрочем, нападать уже было не на кого. По долине носилось несколько сотен лошадей без всадников. Десятков пять-шесть спасшихся альмохадов улепетывали во всю прыть. За ними поднималось облачко светло-коричневой пыли. Нам оставалось только проехать по долине, добивая раненых.
Из кустов выбирались лучники. Тех валлийцев, для кого этот бой был первым, можно было определить по тому, как они разглядывали убитых ими врагов. Для них было важно, что стрела попала именно туда, куда целился. Или не попала. Стрелы выковыривали осторожно, чтобы не сломать. Иногда вырезали из трупа большие куски мяса, лишь бы не повредить стрелу. Впитавшая кровь врага ценилась выше, потому что считалась удачливой, типа заговоренной.
Затем валлийцы собрали трофеи, навьючили на захваченных лошадей. Нам досталось не меньше сотни арабских скакунов. Остальные кони тоже были хорошие, а значит, ценные. Эта засады принесла нам во много раз больше, чем ограбленная деревня.
— Теперь они перестанут нас преследовать, — пришел к выводу рыцарь Марк.
— Придумают что-нибудь другое, — предупредил я, — что-нибудь вроде этой засады. Так что лучше не гоняйся за ними в неразведанных местах.
— Так я же с тобой буду за ними гоняться! — пошутил Марк.
Его шутка очень понравилась другим рыцарям. До меня уже дошли слухи, что и здесь считают, что я продал душу дьяволу, поэтому всегда побеждаю. Они бы и сами продали душу, только никто не покупает. Вот и приходится примазываться к счастливчику.
39
Оставшуюся часть лета я провел в Мондегу, а на зиму перебрался в Лиссабон. В походы больше не ходил. На Португалию никто не нападал, а мне нападать на кого бы то ни было не хотелось. Даже богатая добыча не привлекала. Теперь на меня работало двенадцать бригантин, которые приносили дохода больше, чем самый удачный поход, и при этом я не рисковал жизнью, своей и чужой. Наверное, сказывался возраст. Авантюризм — привилегия молодых. Мне в этой жизни уже около пятидесяти. Если все правильно просчитал, скоро придется начинать сначала в другом месте и в другую эпоху. Видимо, хотелось отдохнуть, накопить сил для новых свершений. На всякий случай написал завещание, где разделил португальское имущество между детьми Латифы и Фатимы. Алехандру получит графский титул, мой дом в Лиссабоне и владения в округе, Сантарен с владениями и четыре бригантины. Саншу достанется Алкобасу с владениями, дом в Лиссабоне, что ниже моего, и три бригантины. Афонсу получит второй дом, который ниже Каримовского, три бригантины и Мондегу с владениями. Там заправляет его бабка, так что не будет лишних конфликтов. Дочкам останется по одной бригантине и по два доходных дома в Лиссабоне. Остальное им должны обеспечить мужья. Наличность, которая скопится к моменту моей смерти или исчезновения, должна быть разделена в следующей пропорции: три доли старшему сыну, по две — младшим и по полторы — дочерям.
Роберту португальское солнце не пошло на пользу. Он белокожий в мать, быстро сгорает и тяжело переносит жару. Он получит баронию Беркет, станет вассалом своего старшего брата, чтобы в случае смерти Роберта и его наследников мужского пола земли не отошли короне.
Долго отдыхать мне не дали. В конце марта, когда я «паковал сундуки», чтобы отправиться в Англию, прибыл гонец от короля Афонсу. Монарх не напрягал меня по мелочам. За меня по уговору служили рыцари, которых я привез под его знамена. Я их доставил столько, что хватит еще лет на десять. Значит, случилось что-то важное.
Со мной в Коимбру поехали Карим, Нудд, Рис, Ллейшон и Марк. Родственников я старался почаще показывать королю, чтобы не были забыты при раздаче наград и поощрений, а Марк наверняка пригодится при решении военных вопросов. Впрочем, и Марк вскоре может стать родственником. У него подрастали сыновья, а у меня есть пара дочерей. Марк уже намекнул, что не прочь бы породниться. Я дал понять что не возражаю в принципе, но предложил подождать, когда дети подрастут.
