– Зеркала встречаются. Но к отражению привыкаешь. И народ у меня предвзятый…
Женька не выдержал, заухмылялся.
Наставница покосилась:
– Значит, я еще ничего?
– Вопрос абсолютно надуманный и неактуальный. А сколько, извиняюсь, биологических годков-то прошло?
– Ну, допустим, десять, чуть больше, чуть меньше…
– Виноват, вопрос некорректный. Но о детях-то можно спросить? Сколько?
– Спросить-то можно, вот с ответом я затрудняюсь. Где-то шесть-семь.
Земляков поперхнулся:
– В смысле?
Товарищ старший сержант усмехнулась и принялась загибать пальцы:
– Двое близнецов и младшенький… Старший, он вроде бы приемный, но надо же и его сосчитать. Невестки – обе-две до жути самостоятельные, но круглые сиротки, и мы их, паршивок, любим. Внуки… Опять же, будущая невестка подрастает – небось, не чужая, как такое сокровище не сосчитать? Нет, больше семи выходит…
– Хватит, – поспешно запротестовал Женька. – Понятно, ты счастлива, это, собственно, и так видно. Подробности позже законспектирую, а то меня Ирина запытает…
– Да, вернемся к делам насущным. – Катрин улыбалась…
Младший лейтенант Земляков считал, что он человек независтливый, но вот, поди ж ты, как везет людям…
– Товарищ лейтенант… – окликнул пулеметчик, по-прежнему стесняющийся прямо взглянуть на яркую «разведчицу из Москвы»…
Колонна спецотряда проходила мимо сгоревших и разбитых машин, повозок и прочего, трудно поддающегося определению. Немцев не разбомбили – их догнали наши танки.
– М-да, отвыкла я, – призналась Мезина, глядя на половину лошадиной туши – остальное было вмято и развезено по дороге на десяток метров. Дальше бурые пятна тоже попадались, иные с вкраплениями расплющенных коробок противогазов, исковерканных деталей оружия и прочими не лошадиными предметами.
– Раньше с танками приходилось наступать? – неуверенно спросил пулеметчик, явно впервые видящий жуткое месиво.
– Мы на Воронежском с танковой бригадой шли, – пояснил Земляков. – Весьма маневренные бои шли, чего уж там, насмотрелись…
– Мы, товарищ лейтенант, тогда чуть с танка не свалились, – напомнила Катрин. – Ну, опыт в этом деле мигом наживается…
Она разговаривала с пулеметчиком, и через минуту боец уже забыл о глазах изумрудных и прочей нестерпимой сержантской столичности. Все-таки талант у товарища Мезиной: без панибратства и малейшего кокетства становиться своим, сугубо военным, человеком. Ничего особенного: о «браунинге», о дождях, сейчас совсем ненужных. И она не специально – видимо, само собой получается. Интересно, в каких она званиях там, у себя ходит?
Колонна замедлила ход, потом и вовсе остановилась. Прокатил мотоциклист, сквозь стрекот проорал: «Старшие машин в голову колонны!»
– Пошли, Катерина Георгиевна, пока ты пулемет не приватизировала, – сказал Земляков и спрыгнул на дорогу.
В отдалении, но отчетливо, протарахтела автоматная очередь. Затрещало в ответ, стихло…
…Ценные указания были выданы одни, потом отозваны и даны новые. Уже в сумерках Коваленко и Попов вновь собрали офицеров.
– Выходим с рассветом, – уведомил командир Особого отряда. – Наши уже в городе, продвигаются осторожно. Но радиосвязь с ними неустойчива. Особого сопротивления пока не встречают: немецкие подвижные группы обстреливают разведчиков и отходят. Ситуация с польскими партизанами не ясна – появляются их связные, но действовать совместно не удается. Видимо, у «аковцев» внутренние разногласия. Нашей пехоты в обрез, отстала, но к утру должна подтянуться. По плану мы продвигаемся сразу за танками бригад. В районе Рынка закрепляемся и, когда позволит обстановка, выбрасываем две поисковые группы: к Цитадели и к Соборной. Вариант ранней высылки группы наблюдателей к Соборной площади признан нецелесообразным. Немцев там много, район сложный, момент контакта нашего объекта с обер-лейтенантом Фессманом удастся засечь лишь при очень большой удаче, а отследить его дальнейшие действия будет невозможно.
Женька пожал плечами – рискнуть-то имело смысл, но раз «признано нецелесообразным»…
– А если немцы контратакуют? – спросил старлей, командир танкистов. – Отрежут наши группы, и того… Может, раз известно, что ваш обер с этим гадом эсэсовским встречу назначает, сразу к тому месту прорваться и засаду устроить.
– Сроки и место ориентировочны. Фессман не наш разведчик, об их предстоящей встрече стало известно совершенно случайно, – пояснил капитан Попов. – К тому же, напоминаю, нам нужно взять объект живым.
– А как он хоть выглядит, этот фриц? – полюбопытствовал командир автоматчиков. – Ну, там звание, усы, бородавка под носом?
– Внешность и бородавки менять – дело нехитрое. Враг опытный, подготовленный, легко его взять не получится, – Коваленко указал на переводчиков. – Вот, товарищи работали специально по этой личности, добывали фото и иные разведданные.
На Спирина и Женьку посмотрели с уважением: может, эти скромные офицеры, надев вражескую форму, чуть ли не до Берлина добирались, чтобы врага сфотографировать?
Слово взял капитан Марчук: кратко обрисовал особенности города, раздал армейцам «исправленные карты». Было приказано изучать документы, ужинать, и отдыхать.
– Как-то неудобно, – бормотал Спирин, изыскивая в темноте спуск к прудику-ставку. – Люди абсолютно не знают город, но пойдут впереди, нас прикрывая. А мы и туристами были, и карту изучали, но за их спинами будем прятаться…
– Чего это мы будем прятаться? – Женька выругался, поехал по скользкой глине и чуть не оказался в воде – примолкшие западенские лягушки разочарованно заквакали. – Тьфу, истоптали здесь всё. Умывайся, товарищ лейтенант, ужин ждет. А завтра мы свое дело будем делать. Надо будет, так и на броню с автоматами сядем…
…Разросшаяся оперативная группа деятельно стучала ложками. Перловка с тушенкой была вполне себе, хлеба вдоволь да шмат сала не показался лишним. Ужинали почти на ощупь, в тени бронетранспортера. Вокруг было неспокойно: бродили какие-то недобитки – часовые дважды открывали стрельбу.
У столичной гостьи ложки не оказалось, орудовали на пару Женькиной, впрочем, это на скорости процесса не сказывалось. Попутно Катрин шинковала сало и хлеб ломтиками идеальной толщины – бутерброды так и улетали.
– Вы, товарищ Мезина, осторожнее с ножом, – посоветовал Коваленко. – Зацепите в потемках пальцы, выведете себя из строя.
– Кто не рискует, тот сало не ест, – отозвалась старший сержант. – Собственно, оно, сало, уже иссякло.
– Чувствуется большой опыт, – съязвила Шведова, забирая очередной бутерброд. – Такие руки, да не ценить…
– Вы, товарищ старшина, немножко не объективны, – мягко намекнула Катрин. – Руки у меня нормальные, продукты не роняю, ножи тоже. Если ваша фронда к чему иному относится, так товарищ полковник в прошлом человек искусства, глубоко интеллигентный, знаток театра и прочих изящных искусств. Можете его после войны за лацканы взять, тряхнуть и спросить: что ж ты, гадина трусливая, ручки бабам чмокал и в Москве отсиживался, когда мы в атаку ходили? Или он тоже автомат порой брал, не брезговал? Ну, когда было нужно?
