– Молчите? – Мезина повертела в пальцах ремень, найденный с оружием – «вилы» к бляхе самодельной пряжки были приклепаны кривовато. – Это правильно, панове. Даю пять минут подумать.
– Що? Ми по-московськи не розумэмо, – прогундосил бандеровец в «манишке».
– Так учитесь, – Катерина еще раз глянула в окно и ушла в соседнюю комнату. Было слышно, как выдвигаются ящики комода.
Спирин и Анджей переглянулись. Что она там делает? К чему этот повторный обыск? Зачем вообще здесь задерживаться? Сдать националистов автоматчикам, пусть отконвоируют в Цитадель. И продолжать выполнение задания. Не изымать оружие и арестовывать бандер сюда шли…
Зачем она в окно смотрела? Зелень деревьев, за ними склон, ряды колючей проволоки, Цитадель… Кое-что отсюда можно разглядеть. Даже очень можно. Но что толку – эти трое едва ли следили за последними днями существования Шталага-328. Собственно, абсолютно непонятно, что оуновцы здесь вообще делали. Судя по бардаку, квартира не их. Вооружены до зубов, боеприпасов на взвод хватит, бинокль…
Бинокль лежал на подоконнике. Может, Катерина не в окно, а на него смотрела?
В комнате было нехорошо. Мертвец наваливался на плечо беззубого товарища, тот пытался отпихнуть неживую тяжесть. В тишине надрывно посапывал безносый. Анджей посматривал на троицу, морщился. Убрать бы мальчишку от этого зрелища.
– Время, – Мезина вышла из двери. – Ценные мысли возникли?
– Що? – прогундосил безносый. – Не розумэмо ми.
Мезина кивнула и улыбнулась. Без каски, с слегка встрепанными золотистыми локонами она была хороша. Помародерствовать успела, перчатки натянула: сейчас любовно разглаживала складки: перчатки длинные, диковато-канареечного цвета, чуть ли не театральные. Концы шелковых пальцев наспех обрезаны, тесноватая тонкая ткань едва не лопается. Катерина с восторгом сжала и разжала кулаки:
– Истинный шелк. Европа, а?
Страшно она выглядела: пятнистая, высокая с нелепо-нарядными кистями рук. Загорелое лицо, точеные жесткие скулы, губы стали ярче. И глаза злобно сияют…
Еще раз сжались кулаки в неровно обрезанном шелке, потом пальцы извлекли из ножен финку… подбросили, игриво поймали…
Подошла к Анджею:
– Дай-ка клинок на пару хвилин.
Мальчишка протестующе открыл рот, но не пикнул, когда пани офицер вытащила из его ножен немецкий штык.
Тускло блестели клинки, резвились в желтых руках…
– Финочку все знают, – сказала вроде бы сама себе желтоволосая сержант. – Иностраночкой была, теперь наша, смершевская. А немец тоже неплох. Весьма приличный экземпляр образца 98/05 годов. Нет, приличная вещь, серьезно. Еще как может рубить, получше некоторых мачете. Да я и считаю его мачете, поскольку термин butcher bayonet – «мясницкий нож» режет ухо и обижает столь роскошную вещь…
…Тек голос бархатный, нежный, до дрожи пугающий. Хотелось то ли попятиться, то ли, наоборот, ближе шагнуть… к голосу обещающему, к игре отточенной стали…
– …Клинок однолезвийный, с долом с обеих сторон и расширением в нижней трети. Он, конечно, массивен, но великолепно сбалансирован…
Вадим понимал, что сие действо сродни гипнозу. Какая-то экзотическая форма воздействия на сознание. Но пленные сейчас едва ли восприимчивы – оба ранены, боль должна отрезвлять. Да еще труп рядом…
Но анализировать не получалось – Вадим смотрел на игру клинков, на шепчущие губы – они всё гуще пунцовели, наливались ярким цветом…
– …поскольку часть рабочего веса перенесена в лезвие и не отягощает руку, не дает мышцам устать, это реально нож из серии – продолжение руки…
– Не треба руку! – невнятно застонал беззубый. – Не чипай мене, видьма!
Он попытался вскочить с дивана, бежать все равно куда, но сапог уперся в грудь, вдавил в спинку дивана.
– Навшо вы тут? Кого чекаэмо? – нежно нашептывал желтоволосый ужас. Клинки ножей скользили, беззвучно пересекаясь, целясь в зрачки паникующего человека…
Вадим взял за плечо зажмурившегося мальчишку, выпихнул в коридор. В комнате наперебой забубнили, вскрикивая, умоляя…
Катерина вышла через несколько минут:
– Видимо, засаду здесь нужно оставлять. Интересные гости намечаются. Вполне возможно, и к нашей запутанной проблеме имеют отношение. Нужно с майором обсудить…
Она протянула штык рукоятью вперед:
– Забирай.
– Не можно, – отшатываясь, пробормотал Анджей.
– Я не пачкала, – сухо пояснила Мезина.
– Та я розумею. Але тзебе барздо потребней.
Мезина с одним из автоматчиков спешно отбыла в Цитадель. Второй боец присматривал за лестницей, а Спирин с мальчишкой остались охранять пленных. Один из оуновцев безмолвно плакал. Вадим дал пленным напиться, потом вместе с Анджеем выволокли мертвеца в коридор, прикрыли старым пальто.
– Ты не думай, – тихо сказал Спирин. – Это технология допроса такая. Бесконтактная.
– Та я и инны видзел, – прошептал мальчишка, – всездко едно стурусил.
Пленные сидели неподвижно. Казалось, что в комнате душно. Висело в воздухе что-то. Вадим распахнул окно – шелестела листва, громыхали где-то в кварталах орудия, стрекотал пулемет, стукнули близкие винтовочные выстрелы, но сразу умолкли. Спирин подумал, что сейчас бы не помешали фронтовые сто грамм. Отпустило бы…
Город Львов. Подвал на улице Красинского. Боец-подпольщик Микола Грабчак. 19:10
…Графинчик-то хрустальный, а шнапс немецкий, поганый.
– Давай еще по стопке, полковник. Слабоват шнапс, все одно не возьмет.
Хозяин дома поспешно принялся разливать по стопкам. Не дождется, когда гости уйдут. Иуда очкастая.
Шнапс ушел в горло, дружно захрустели луком. Стопки на точеных ножках Миколе нравились. Только размером маловаты. И колбасу хозяин резать не умеет.
Кныш как раз глянул на хозяина дома:
– Вы, пан полковник, ступайте. Мы тут посидим, время скоротаем, до ночи еще долго.
Хозяин, бородатенький, дряблый, в коротком халате с кистями, похожем на вышиванку, с готовностью пообещал:
– Да, пойду, панове. Обстановка сложная, наблюдения требует. Мы в ужасном положении. Возможно, лучше было уйти с немцами. Да-да, они враги, но… Хорошо-хорошо, предложение было риторическим. Мы с вами понимаем, что победа Советов маловероятна. Но муссирование этого вопроса, эти слухи, а некоторые только им и доверяют, дают сигнал коммунистическим бандитам, польской спеси, всем негодяям – не бойтесь, беритесь за свои кровавые сабли. Люди озлоблены, околдованы, они отворачиваются от истины. Они не понимают, что, вешая ярлыки, призывая продолжать войну и сокрушать цивилизованную Европу, они сами теряют человеческое лицо. Да, разобраться в ситуации, поддержать словом и делом тех, кто действительно этого заслуживает, – Великий Поступок…
