– Единственное, что подходит, – это рост, – пробормотал Марчук. – Хотя если умыть… Да нет, где тут опознать, он же сейчас практически одноглазый…
– Вы же, товарищ капитан, того Визе уже видели, – напомнил Вадим.
– С крыши? Маловато для уверенной идентификации.
– Отож он и есть, – влез Торчок. – Представляется сейчас, ирод. Раз наши его взяли, тому видны весомые обоснования.
– Разберемся. Вы бы, товарищ ефрейтор, пошли даму в чувство привели. Що-то она опять голос повышает, а меж тем вроде бы обязана опознать пленного.
– Есть паненку определить, – Торчок направился к вновь начавшей истерично взвизгивать свидетельнице.
– Пожалуй, нужно провести предварительный допрос, – предположил Спирин. – Так сказать, «полумомент истины».
– С этим-то прибитым? Думаешь, он способен сейчас говорить?
Мучимые одинаковыми сомнениями, офицеры смотрели на изуродованного немца. Надо бы ему медпомощь организовать для начала…
Верезгливая дамочка спешить с очной ставкой не желала, пятилась от ефрейтора и Анджея, отпихивала мужские руки. Заголосила «не займайте!».
Марчук сжал зубы, пошел к ним разбираться.
Все же война полна мучительно-безобразных, стыдных деталей. Например, допросов раненых и контуженых людей. Вадим поддернул свободные шаровары на коленях, присел перед пленным и перешел на немецкий:
– Ваше имя и звание?
Сапер с трудом открыл спекшиеся губы:
– Простите, господин офицер. Что вы спрашиваете? Я контужен и почти не слышу.
Спирин повторил отчетливее:
– Как вас зовут, лейтенант? Хотите пить?
– Благодарю…
Немец, звякая зубами, глотал из фляги – два передних зуба у него были выбиты, алюминиевое горлышко пачкалось розовым. Вадим пытался отогнать неуместную брезгливость.
– Спасибо, господин лейтенант, – счастливо поблагодарил пленный. – Я – Отто Шлюман, командир саперного взвода первого батальона. Переведен в полк неделю назад.
Вадим кивнул – лейтенант «свежий», у егерей он недавно, определенные неувязки в форме и иные мелочи это вполне объясняет. Например, отсутствие «лука» на рукаве.
Немец облизал вздрагивающие губы:
– Господин лейтенант, мне не хочется взывать к милосердию победившего врага, но нельзя ли приказать, чтобы мне по-иному связали руки? Видит бог, у меня повреждено запястье, и эта веревка истинная пытка…
– Конечно, лейтенант, – Вадим обернулся. Командир бронемашины возился в узости боевого отделения, остальные стояли у вздорной бабы, та взмахивала рукой, указывая непонятно куда, и повторяла о «свией домивке».
Пленный заерзал на заднице, разворачиваясь и подставляя руки. Веревка действительно оказалась затянута безжалостно, и узел какой-то садистский – ослабить вообще не получалось. От немца разило потом, остатками какого-то на редкость отвратительного одеколона. И слегка мочой…
Стараясь не дышать чуждой вонью, Вадим достал финку. Пальцы немца скрючились и мелко, жалко вздрагивали. Как бы не порезать. Клинок поддел одну петлю, вторую…
…Видимо, немец ударил затылком – Спирина спасла каска – удар пришелся в верхнюю кромку, иначе нос переводчика был бы сломан. Но и так в глазах потемнело. Пленный, словно подброшенный катапультой, уже бежал прочь…
– Стой! – поправляя каску, растерянно крикнул Вадим – лейтенант оказался нелепо сидящим, раскинувшим ноги, как Петрушка…
…Пленный несся к проходу во дворы. Выглянувший из броневика пулеметчик и водитель Марчукского «виллиса» схватились за автоматы.
– Не стрелять! – отчаянно заорал капитан. Он, ефрейтор и Анджей неслись наперерез беглецу. Вадим опомнился, подскочил и кинулся следом. Как же так?! Ведь едва живым сидел немец…
Лживый гад уже свернул к подворотне. Нырнет во двор, шмыгнет в щель…
Немец юркнул в узкую тень арки. Топоча сапогами по тротуару, Вадим замычал от отчаяния и тут же увидел беглеца – тот пятился из полумрака и поднимал руки. Следом из арки вышли двое, и Мезина, угрожающе покачивая прикладом винтовки, поинтересовалась:
– Это что еще за дежавю?
– Попитка есть питка, – немец иронично усмехнулся. – Я есть неудач.
– Sitz!
[143]
– гавкнул Земляков, целясь из пистолета в колено беглеца.
Немец, поднимая руки выше, поспешно опустился на мостовую.
– Где, интересно, вы ходите? – капитан Марчук с облегчением закинул автомат за спину.
– Заблудились во дворах, – Катерина не спускала глаз с покорного немца. – У нас вроде «браслеты» имелись? Такой непоседливый клиент, что просто «ах»…
Наручники в «виллисе» действительно имелись – даже шесть пар. Позаботился предусмотрительный товарищ Попутный, не пожалел дефицитного спецснаряжения.
Пропащая часть опергруппы выглядела не очень: Женька с перевязанной ладонью, весь подранный, в нелепо выглядящем на обычной гимнастерке бронежилете. На Отдельской красавице масккостюм висел клочьями, кое-где зияло нагое загорелое тело. Но, похоже, Мезиной было глубоко плевать – сосредоточенно приковала свое запястье к немецкому, другую руку пленника прищелкнул к себе Торчок. Так, цепочкой и влезли в кузов «виллиса». Зла была Катерина – Марчук предпочел наводящих вопросов не задавать, Вадим вообще молчал – стыд лейтенанта крепко мучил. Ведь практически упустил… нет, действительно упустил такую долгожданную добычу…
Город Львов. Вокруг Цитадели. Опергруппа/младший лейтенант Земляков. 17:55
А ведь сделали. Криво, косо, но сделали. Сидит скованный красавец Визе и, несомненно, заговорит. Пусть не сейчас, но обязательно потянет его на разговоры. Сразила штурмбаннфюрера нелепая случайность – это же надо прямо на знакомых в подворотне наскочить. Приходилось товарищу Землякову видеть на вражеских лицах потрясение и отчаяние, но эту эсэсовскую гримасу стоило запомнить. Да, есть справедливость во всех мирах и «кальках»…
Плененное сокровище укатило вперед, а Женька со своим джипом и группой технической поддержки добирался до Цитадели много дольше. Пока ждали грузовик-тягач, пока брали на буксир «шесть-четыре». В середине процесса, когда потребовалась грубая физическая сила, вспомнили об «мобилизианте» – оказалось, смылся под шумок несознательный гражданин Грабчак. Черт с ним, хлопот и с бандеровской панночкой хватало – то рыдала Лозанка, то бранилась, то сбежать норовила. Злобный контрразведчик Земляков, наконец, наручники на девицу надел и к «виллису» приковал. Просил шаровары вернуть, – не возжелала, «спидницы»
[144]
у нее, понимаете ли, мятые.
Наконец добрались да временного штаба, Женька сдал под замок вздорную подпольщицу и вздохнул с облегчением. Из госпиталя вернулся Попов, начальство вело допрос, переводил Спирин, помощь там пока не требовалась. Зато ожидался полноценный обед…
