Катрин глянула на небо – еще с час и чуть больше. В сумерках проводник явится, так договаривались, да и ей удобнее. А до собора и резиденции гордых греко-католиков два шага. Шо мы теряем, кроме шматка истрепанных нервов?
– Петро, ты как относишься к попам и прочим служителям культа?
Мучитель яблок вынул нежующуюся шкурку и просипел:
– А що попы? Забув я про них. Вот бога порой дюже просил, хоча то и не по-комсомольски.
– Есть мнение, что комсомольский актив свои принципы скорректировал в духе времени и с богом великодушно замирился, – пробурчала Катрин. – Посиди-ка ты с яблоком, а я прогуляюсь…
Через несколько минут оборванная старший сержант подошла к приоткрытым воротам. Каменная ограда была исклевана пулями – бандеровцы тут слегка повоевали. Впрочем, сам собор, весь такой барочный и пилонистый, не пострадал. Катрин окинула неодобрительным взглядом памятник архитектуры XVIII века, коробку немецкого противогаза, валяющуюся у ступеней, и свернула к двухэтажному зданию митрополичьих палат. Прошла под невысокую колоннаду, оправила пилотку и аккуратно стукнула в створку двери прикладом трехлинейки.
Дверь открылась, бледный священник опознал в воинственном посетителе даму и испугался еще больше:
– Никак не можно, пани.
– Не надейтесь, я не искушать приперлась, – заверила гостья. – Митрополит у себя? Пакет. С самого верха, срочно. Лично в руки гражданину Шептицкому.
Служитель неизвестного поповского звания пытался возразить, но грязноватая благородная длань уперлась ему в грудь, отодвинула от входа.
– Веди, гражданин архангел. Мне в вашей обители задерживаться вовсе не уперлось.
Шла товарищ старший сержант за возмущенным проводником и размышляла, что бы такого свежего митрополиту сказануть. Чтобы сразу слушать начал. Обычно не складывалось у Мезиной общение с религиозными функционерами. Да и вообще монастыри стойкое отвращение вызывали.
У кабинета граждане монахи пытались дорогу заступить, но гостья не в том настроении пребывала. Оставив за спиной охающих святых отцов, Катрин вошла и прикрыла тяжелую дверь. Ага, он, Шептицкий. На фото выглядел пободрее. Ну, оно и понятно – болеет.
– Здравия желаю, ваше святое сиятельство. Секретаря извольте отослать погулять. Допуска к разговору у него нет.
– Думаю, не заарештовувати мене пани-солдатив зявилася? – старик-архимандрит сделал знак – секретарь исчез где-то в глубинах покоев.
– Я в звании старшего сержанта, – Катрин закинула облезлую винтовку за плечо. – Весточку вам велено передать. Личную.
– От кого, позвольте спросить? – перешел на русский язык Шептицкий.
Катрин ткнула пальцем в пол, потом в темный потолок:
– Оттуда или оттуда, это уж вы сами решайте. Давайте непосредственно к существу вопроса перейдем. Умрете вы, Роман Иванович, первого ноября сего года. Человек вы нездоровый, но мужественный и прозорливый, и уточнение вас вряд ли напугает. Вот с другими новостями похуже. Хотя время еще есть, сделать можно многое…
Поверил. Взял и сразу поверил. Вот не любила сержант Мезина монастырских крыс в старших званиях, но уважала. За интуицию и расчетливость. Весьма неоднозначной личностью был Шептицкий
[149]
, но решения он принимал быстро…
…Поговорили. Теперь он думать будет. Что-то сделает. Возможно, не то, что нужно, и даже совсем наоборот, но тут разве угадаешь? Прыгнут времена и на новый круг все повернут. Наступает безумное время мира, а уж здешнее, украинское… Гопак одуревший, вечно за собственным беспамятным хвостом гонящийся…
Предупредительно распахнулась дверь резиденции – не держали здесь гостью незваную, избавиться спешили…
На свободе Катрин ускорила шаг. Сумерки во двор Святого Юра сели. Запаздывает товарищ старший сержант…
…Сидели под портиком двое, смотрели на капли дождевые. Грабчак пистолет сжимал, но не особо крепко – слаб парень, потому не слишком его новое знакомство напугало. Но, видать, раскашлялся – у проводницы в руках тряпка запятнанная. Ну, ее-то кровью едва ли напугаешь.
– Привет желтокожим. Вижу, ознакомились, – констатировала Катрин, расстегивая пряжки бронежилета.
– Сюрприз слабый, – прошелестела проводница, мерцая янтарными глазами из-под капюшона. – Спешим?
– Сама видишь, – Катрин помогла больному встать.
Отошли в угол двора, старший сержант стремительно разобрала ТТ, зашвырнула затвор в соседний двор, взялась за винтовку… Разлетелся от удара приклад, Катрин, воткнув в щель между камнями, согнула ствол многострадальной трехлинейки.
– Серьезно, – удивилась проводница.
– Да городок такой, шебутной, – им стрелялки лучше не оставлять, мигом дурить начинают, – пояснила отставной сержант, беря под мышку бронежилет. – Идем, что ли?
– Идем, – проводница протянула узкую ладонь едва стоящему на ногах парню. – Страх?
– Не особливо, – Грабчак осторожно взялся за бледную руку.
– Наш человек. Давай, о воздухе тамошнем думай, – посоветовала Катрин…
Опустел угол двора, только щепки расколотого приклада на влажной земле светлели…
Город Львов. Где-то за улицей Зиморовича. Тяжко пострадавший от Второй мировой войны, советско-коммунистического режима, нацистского Третьего рейха, польского национализма, итальянского фашизма, всемирного сионистского заговора, преступного бездействия Великобритании, алчности американского империализма, многократно мобилизованный, покаявшийся и все осознавший гражданин Микола Грабчак.18:40
…Отсиделся! Повезло. Микола выбрался на улицу, бдительно огляделся. Выстрелов давно не слышно, утихло. И еще не стемнело. Пора к власти обратиться. С покаянием…
Да, долго думал Грабчак, как изловчиться. Получалось, что надежнее к кацапам идти. Комуняки суровы, но и надурить их легче. Вон – уже столкнулся. Поверили, даже не охраняли толком. Правда, под пули чуть не завели. Ну, кацапий ум, он известный. А теперь що ж – Грабчак «оказывал содействие», официальные свидетели тому есть. Потом отсекли пулеметным огнем, заблукал малость. Но сам явился, добровольно. Осудят, конечно. Но много не дадут. Кровь не лил, смалодушничал по молодости лет, служил, как немцы заставили. Станцию и рельсы охранял. От воров. Как только получилось, так разом дезертировал. А иное попробуйте докажите. Где они сейчас, свидетели? Война, кого побило, кто с немцами ушел, кто во рвах догнивает…
