В патронах я обнаружил небольшой рулончик. Развернул и обнаружил, что записка, как всегда отпечатанная на принтере. А в ней всего три слова: «Не забывай чистить!» и рисунки-инструкции. Ну совсем уж меня начальник за «чайника» считает!
— Это у тебя что такое? — с любопытством спросил дед. — Никак оружие? А где замок? Или фитильное?
— Тут вот, такой штучкой бьет по капсюлю, типа взрывателя, он взрывается и порох загорается, — попытался я объяснить суть процесса.
— Ага, — тоном знатока поддакнул Аггей, — в этой штуке, значится, порох. И не нужно его в ствол засыпать. А шпилька — навроде кремня будет. Хм, удобно. А запыживать чем?
— А ничем. Пуля сама в стволе держится. Показать, как стреляет? — загорелся я.
— Не надо, — спокойно отозвался дед. — Я понял.
Действительно, вроде бы понял. Тем более, «шпильки» — то есть ударника, видно не было… Колдун, однако…
— А теперь, дай-ка его сюда.
— Зачем? — удивился я, но послушно протянул ему пистолет.
Дед осторожно взял оружие (указательным пальцем за скобу!) и пошел на выход. Я — следом. Цепко оглядев свои владения, дядька Аггей направился к берегу. Нашел приличных размеров корягу с углублением и принялся закреплять в ней оружие. Установив «ПСМ» как профессиональный эксперт, «отстреливающий» криминальный ствол, вытащил из-за пазухи веревочку. Сделал петельку, укрепил ее на спусковом крючке. Затем очень даже профессионально взвел курок, отошел на всю длину веревки (приличную) и потянул… Бабахнуло так, что у меня заложило уши…
— Ну что? — ехидно спросил старик, указывая на остатки «ПСМ», ставшего «микромалогабаритным», и щепки вместо коряги… — А ты думал, один такой умный?
— Почему? — только и смог я выдавить.
— Потому, что нищий потонул…
— А живого вытащили, — продолжил я нелепую присказку, обдумывая — поверит мне генерал или нет. Не стоит ли взять с собой «останки» для отчета?
Решив, что не стоит, вернулся за вещами.
— Пули-то утоплю потом. А ты вот что… — застеснялся старик. — Не можешь хлебца оставить? Хотя бы немного?
Стало стыдно. У меня же лежат две буханки хлеба. Мог бы и сам догадаться, что старику осточертело есть сушеную рыбу с гнилыми желудями.
— Извини, дядька, — покаянно вздохнул я, протягивая старику буханку.
— Не-не, — испуганно замахал он руками. — Всю не возьму, тебе еще идти. Ты мне попробовать дай…
Старик отрезал от буханки небольшой ломтик и, держа его двумя руками, как великую драгоценность, поднес к лицу. Понюхал. Потом, зажмурившись от удовольствия, стал есть. Тщательно прожевал, не уронив ни одной крошки.
— Ну вот, — просветленно сказал он. — Может быть, ясно-понятно, и не приведется больше хлебушка-то поесть. Только скажи, Олежка, — старик жалостливо покосился на меня, — у вас там что — с зерном плохо?
— Почему — плохо? — оттопырил я нижнюю губу. — Вроде, неурожаев не было.
— А чего же в хлеб опилки добавляете?
Удивившись, я отрезал еще по ломтику. Один взял себе, а второй протянул деду. Тот отказываться не стал. Жевал с видом дегустатора, смакующего новый продукт.
— He-а, точно, опилки добавлены, — убежденно сказал старик. — Их, ясно-понятно, немного. И растерты в пыль. Но опилки — они опилки и есть.
На мой вкус — хлеб как хлеб. Всю жизнь такой ем. Хотя вроде бы целлюлозу действительно добавляют в муку… А целлюлоза из чего? Правильно — из опилок. Так что — крыть было нечем. Но разговор о хлебопродуктах угас сам собой, потому что в избушку зашла Евдоха.
— Ну когда выходим? — строго спросила кикимора.
— А что, ты с нами? — удивился я.
— Не она с нами, а ты — с нею, — уточнил дед. — Тебя Евдоха поведет. А мне, ясно-понятно, — рыбу ловить надо. Так что — давай прощаться. И «гасило» свое держи поближе. Ну в добрый путь…
Вначале Евдоха вела меня берегом. Потом через болото. На своих копытцах (гораздо меньше лосиных!) кикимора шлепала по трясине как эльф по сугробам. Я тащился следом, проваливаясь — то по колено, а кое-где и по пояс. Время от времени Евдоха вытаскивала меня на твердую поверхность. Без этой копытистой барышни я бы точно ушел вниз, до встречи с археологами будущего. Еще через несколько часов, когда я уже был согласен на консервацию в торфе, как пьяный викинг, кикимора буркнула: «Привал».
Я плюхнулся на мокрую хлюпающую землю и попытался отдышаться. Кикимора выбрала кочку и блаженно задрала ноги кверху. Подол сарафана тоже задрался. Естественно, что нижнего белья не оказалось. А дед-то был прав. Копыта у Евдохи были там, где положено находиться ступням. Все остальное…
— Ндравлюсь? — кокетливо поинтересовалась кикимора.
— Жутко, — кивнул я.
— А что — жутко-то? Жутко ндравлюсь или, — прищурилась она, — от меня жутко?
— И то, и другое, — честно ответил я. — И нравишься ты мне, и жутко.
— Молодец, — похвалила она. — Вижу, не врешь. А меня — хочешь?
Однозначного ответа у меня не было. Возможно, после бутылки водки и копыта бы не смутили… А когда сидишь в болотной жиже в мокрых штанах, все фривольные желания улетают куда-то. Но как эта особа воспримет отказ? Если в ответ на мое «Руссо туриссо облико-морале!» возьмет да и бросит меня в середине болота? Сохранить невинность ценою жизни? А как выкручиваться?
— Знаешь, — осторожно начал я. — Мне перед дядькой будет стыдно.
— Врешь. Хрен тебе будет стыдно. Так и скажи, что боишься, — убежденно сказала она.
— Боюсь, — честно ответил я.
— Чего? Договаривай, раз уж начал, — требовательно прошипела она.
— Боюсь, что могу тебя не устроить, как мужчина. Да и неприлично, без ухаживаний. Вначале — цветы, танцы, — врал я самозабвенно.
— Цветы… Танцы… — хмыкнула Евдоха задумчиво. — Ишь как… Ладно, спать давай. Не бойся, приставать не буду.
— Спать? — с сомнением посмотрел я в сторону солнца. — А не рано?
— Не рано, — успокоила меня Евдоха. — Скоро солнце сядет. Мне-то все равно, а тебе ночью по болоту не пройти.
— Подожди, — нахмурился я. — Мы же недавно вышли.
— Ты так думаешь? — засмеялась Евдоха. — Мы ж с тобой десятка два верст отмахали. А по-вашенски — таки всю сотню.
— Сотню? — начал, было, я, но заткнулся. Кто знает, по каким кикимориным тропам меня водили и сколько в «кикиморометрах» человеческих верст…
— Вот-вот, не спрашивай. Вылезай из лужи и подваливайся ко мне. Теплее будет. А не то, — лукаво усмехнулась Евдоха, — не то что меня, а и рыжую свою не будешь устраивать…
— Это какую — «рыжую»? — удивился я.
— Ну какую-какую. Ту, что по деревьям скакать умеет…
