– Очень оригинально. Здесь стенка толщиной в два пальца, – он постучал по стеклу. – Лист гипсокартона, которым перегородили большую комнату. С той стороны еще одна гримерка. Когда пропала девочка, там готовились первые скрипки – шесть человек. Разумеется, их допросили, и, разумеется, они ничего не слышали…
– Кроме? – видимо, профессор что-то уловил в интонациях Седрика.
– Не знаю, важно ли это…
– В расследовании преступления важны все детали.
– Да, да. То же самое было написано на наборе юного детектива. Рубен Сикорский очень старался, чтобы вбить это знание мне в голову.
Он перевел дыхание.
– В общем, история такая: программа выступления ведь известна заранее. Моцарт, Шопен… Скрипки слышали, как Марта играла свои партии. Но потом она сыграла мелодию, которой не было в программе.
– Что за мелодию? – тут же насторожился Суонк. В этот момент он стал похож на орла, приметившего добычу.
– Они не смогли опознать… Мне это показалось странным. Они же все с музыкальным образованием и должны отличать Моцарта от Сальери. Хотя, возможно, это ничего не значит…
– Возможно, – профессор прошел к стулу. – Это ее ноты?
Седрик кивнул; профессор взял нотные листы, быстро их просмотрел и показал к Ариадне.
– Умеешь читать музыкальную запись?
Та гордо задрала нос.
– Я два года училась играть на скрипке.
– Это ответ «да» или «нет»?
Тут ей пришлось сдаться:
– Скорее – «нет». То есть я знаю, чем отличается фа от соль… Но прочитать мелодию с листа – не думаю, что у меня получится.
На поясе инспектора затрещала рация.
– Что еще? – спросил Седрик в микрофон.
Рация зашипела в ответ. Ариадна не разобрала ни слова – видимо, для этого надо было пройти спецкурс в полицейской академии.
– Конечно, пропустить! – сказал Седрик. – Она же мать!
Он отключился.
– А вот и мадам Эрфурт пожаловала. Сейчас начнется.
Из личного дневника майора Бенджамина Хоппа:
«Какое несчастье, что на долю столь прекрасной женщины выпало такое горе! Но, слово офицера, я сделаю все возможное…»
Эльза, мать пропавшей девочки, появилась в гримерке через десять минут. И это была вовсе не та женщина, которую Ариадна встретила в уборной. В комнату вошла эффектная платиновая блондинка за тридцать, с пышной гривой волос. На лице ее застыло слегка брезгливое выражение – причиной тому была форма верхней губы. Глядя на нее, складывалось впечатление, что женщина презрительно морщится.
А еще Ариадна заметила мешки под глазами и до мяса обгрызенные ногти. Деловой костюм выглядел помятым, будто женщина спала прямо в одежде. Если вообще спала.
Цокая высокими каблуками, Эльза прошла в комнату и уставилась на инспектора, игнорируя прочих.
– Доброе утро, мадам Эрфурт. Вы хотите забрать вещи?
– Вещи?! – резко ответила Эльза. – Я хочу знать, когда вы найдете мою дочь!
Инспектор потянул за ворот свитера, словно тот вдруг стал нестерпимо тесным и пытался его задушить. Ни за какие коврижки Ариадна не хотела бы оказаться сейчас в шкуре полицейского.
– Мы работаем над этим и…
– И что? Вы что-нибудь выяснили?
Седрик выпрямился.
– Нет, – честно сказал он. – Но мы делаем все, что в наших силах…
– Делаете? Какой прок от ваших дел, если вы ничего не можете? Неужели вы не понимаете, что она совсем еще ребенок?
– Я все понимаю, мадам, – Седрик опустил взгляд. – Еще раз повторю – мы делаем все возможное…
Эльза застонала, закатив глаза.
– Слова! Это все, на что вы способны? Я ведь даже наняла частного сыщика, которого вы мне насоветовали. Так и от него никакого толку! Ну почему… Она же…
– Мадам Эрфурт? – прозвучал вдруг голос профессора Суонка. Женщина вздрогнула, поворачиваясь в его сторону. – Могу я задать вам несколько вопросов?
Среди множества других талантов профессор обладал удивительной способностью говорить с людьми так, что те слушались его безоговорочно. Казалось бы, странный человек в дурацкой пижаме и мятом цилиндре. Нелепый чудак или, того хуже, сумасшедший, сбежавший из клиники. А потом что-то случалось, и Суонк полностью преображался. Ничего вроде не менялось, но на тебя словно обрушивалась волна цунами. Будто из-под хрупкой оболочки вырывались силы настолько могучие и древние, что простому человеку нечего и думать становиться у них на пути.
В такие моменты Ариадне казалось, что профессор вырастал еще на две головы, притом что он и так был ростом под два метра. Голос его звучал подобно громовым раскатам – не по звуку, а по сути, заставляя всех, кто находился рядом, вздрагивать и съеживаться. И мысли не возникало ему перечить.
На лице Эльзы отразилось крайнее замешательство, но в итоге она все же совладала с речью:
– Простите, а вы кто?
– Можете называть меня профессор, – разрешил Суонк. – Меня заинтересовало исчезновение вашей дочери.
– Вы журналист?
– Никоим образом. Однако я хотел бы с вами побеседовать. Вы ведь не станете возражать?
Прищурившись, он посмотрел Эльзе в глаза. Если у той и были какие-то возражения, то от них не осталось и следа.
– Присаживайтесь, – профессор указал на стул, и мать девочки безропотно села. Суонк сел напротив, держа трость между коленей. Даже сидя он умудрялся нависать над бедной женщиной так, что та втянула голову в плечи.
Ариадна вдруг подумала о том, что Суонк ведет себя так, будто именно он здесь главный. И это при том, что формально старшим сейчас был инспектор Пирс – по крайней мере, он был единственным представителем закона в этой комнате. Однако полицейский стоял у стены, спрятав руки глубоко в карманах. Заметив, что Ариадна на него смотрит, Седрик постарался придать лицу серьезное выражение.
– Марта – ваша дочь? – без обиняков начал профессор.
Эльза вздрогнула.
– Что вы имеете в виду? Разумеется, она моя дочь.
– В смысле, она ваша родная дочь? Не приемная и не подкидыш? Вы помните, как она появилась на свет?
Женщина издала короткий смешок.
– Думаете, такое можно забыть? Я помню каждую минуту, я…
– Хорошо, хорошо, – остановил ее Суонк. – Тем не менее ее отца вы не знаете.
Эльза покачала головой.
– А вы можете припомнить, как с ним познакомились? Я понимаю, прошло больше десяти лет, но все же…
Некоторое время женщина морщила лоб, словно эти воспоминания были запрятаны так глубоко, что требовались усилия, чтобы извлечь их наружу.
