Он боялся, что зримая плоть соединится с кошачьей не так легко, как незримая, но обошлось. Кот взмыл в воздух. Рядом с ним оказался брат Альбрехт – разумеется, с бочонком. Он первый заметил Дубожецкого и принялся описывать его действия: повернул направо, в потемках налетел на пень, грохнулся, вскочил…
Адам полетел по тропе, Леша с фонариком побежал следом. И когда на поляне они настигли убийцу, Леша понял замысел Адама.
Адам уже достаточно освоился в кошачьем теле, чтобы драться. Вцепившись убийце в волосы, он бил задними лапами по лицу, пока тот, выронив пакет, не попытался отцепить спятившего зверя. А тогда Леша вступил в бой, грамотно провел прием, уложил противника наземь, лицом в сухую рыжую хвою.
Пока не появились сообщники, следовало спасать добычу. Кот, запустив когти передних лап в пакет, взмыл вверх и, пользуясь указаниями брата Альбрехта, уволок его подальше, на луг за опушкой, и приземлился вместе с ним в копешке свежего сена.
– Славно сделано! – похвалил монах. – Теперь главное – копны не перепутать. Ого! Нет, ты гляди, гляди…
Над лесом – приблизительно там, где въехала в канаву «Мазда», висел туманный силуэт.
– Оно, горюшко наше. Это значит – что? Что те нечестивцы на страшной адской колеснице все-таки едут за главным злодеем. Дай-ка и я взгляну…
Поднявшись и опустившись, монах доложил:
– А там целое сражение будет. От города едут полицейские повозки, две штуки. Их, я полагаю, твой дружок Воронин на подмогу вызвал. Ох, и что же теперь будет?! Эй, Столешников! Как ты там?
Адам понял: Леша, уверенный, что может предъявить награбленное добро, сделал нужный шаг. Дубожецкого он взял в плен, а с теми двумя помогут управиться его товарищи. Вот только что за добро такое?
Адам зацепил когтем край пакета, поднялся и позволил коробкам соскользнуть на сено.
Коробок было семь штук – старых, обтянутых тусклой кожей, с изящными замочками-защелочками, которые легко открывались при помощи смекалки и когтей.
В коробках, как Адам и предполагал, были дорогие украшения. Он открыл одну, другую, третью…
– Ишь ты… – прошептал брат Альбрехт. – Роскошь-то какая…
– Позвольте, позвольте! – вдруг закричал Адам, от волнения покинув кошачью плоть.
На то, как устроена у призраков память, ему не раз жаловался брат Альбрехт. События прежней жизни – с каждым годом все отчетливее, а события призрачной жизни блекнут и выгорают. Адам предположил: это потому, что она скучная. Брат Альбрехт вынужден был согласиться, хотя обострения давешней памяти гипотеза не объясняла.
– Что ты, чадо? – спросил брат Альбрехт. – Живот схватило? Кошачий? Не должно бы.
– Да иди ты с животом… Погоди… – и Адам, заговорил, возведя глаза к небу, словно там был написаны слова: – Колье «ривьера», семьдесят два камня, из коих двенадцать посередине – в два карата, прочие – карат с четвертью, колье платиновое из бриллиантов и рубинов, перстень мужской платиновый «шевалье» с аметистом, окруженным бриллиантами по полкарата, серьги большие старинные, бриллианты на розовой подложке… по четыре больших ромбом…
Тут в умственном устройстве, заведовавшим памятью, что-то разладилось, и из уст Адама полетели обрывки и осколки:
– Два с четвертью карата… роза сапфировая… гранен таблицей… и семь по полтора карата…
Столешников, слышавший это, из любопытства опустился на копешку.
– Ты что такое несешь, чадо? – ужаснулся брат Альбрехт. – Погоди, догадался! Это те камушки, что ты в прежней жизни искал!
– Все побрякушки до последней зазубрил, – опомнившись, отвечал Адам. – Там списочек был – целая страница. И ведь помнил же тот, кто писал, сколько в которой побрякушке чего – и камней, и каратов.
Он уставился на раскрытые коробочки.
– И что же теперь будем делать? – спросил Столешников.
– Ты, чадо, к небесам воззови, – посоветовал брат Альбрехт. – Твое желание исполнилось, ты камушки нашел, теперь тебя могут и забрать. Это нам, грешникам, слоняться в миру до архангеловой трубы. Вот я – я, видно, не только пива в смертный час возжелал, а чего-то еще. А ты, братец?
Столешников вздохнул.
– А чего я мог пожелать… Выжить, уцелеть… чего еще-то?.. Когда убивают?..
– Да уж, выжил… – проворчал монах. – Вот ведь какая штука-то получается: если живешь с бурными желаниями, то и после смерти у тебя какой-никакой шанс остается… а коли вообще без желаний, то вот как я. Дурак… пива ему, олуху, подавай! Пива, черти б его выпили да околели!..
Он грохнул бочонок оземь. Да что призрачному бочонку сделается! Даже не подпрыгнул и не откатился.
– Что-то же еще у меня на уме было! А что?! Для чего меня, чудилу грешную, тут слоняться оставили? Что-то было, а в голове одно это пиво застряло!
– Надо привести сюда Воронова и сдать ему все это… По описи и под расписку…
– Сейчас, чадушко! Я приведу господина гусара, а он растолкует твоему приятелю, где…
– Я и сам могу растолковать.
Монах вздохнул.
– Все это неспроста, – пробормотал он, – ох, неспроста…
Он понесся к «Мазде» и вскоре вернулся.
– Повязали голубчиков, – сообщил он. – А господин Скавронский исхитрился из куста твоему другу шепнуть, где добыча. Тот, полагаю, вот-вот появится. А злодеев в город повезли. Надо же – ты своего добился.
– Добился… – повторил Адам.
Когда прибежал Леша и сгреб в пакет добычу, Адам молчал. И благодарность, которая раньше бы его обрадовала, прозвучала словно из иного мира, сквозь ватную стенку.
Совершенно обалдевший от всех ночных событий Леша убежал к своим товарищам, а кот остался при Адаме.
Из леса на опушку выехал гусар, на крупе лошади сидела Гретхен.
– А мы ведь доброе дело сделали, – сказал гусар. – Вот ведь и от меток своих далеко, а никто нас обратно не тащит. Чудеса…
Вдруг на лугу как будто посветлело. Потусторонняя компания разом подняла взоры к небу и увидела странную звезду. Звезда эта увеличивалась и даже удлинялась.
Широкий и плоский луч опустился из глубины ночного неба, лег под ноги Адаму золотой дорожкой.
– Ах ты господи, вон оно как!.. – прошептал потрясенный брат Альбрехт, гусар перекрестился, а Гретхен упала на колени.
Адам стоял, ничего не понимая.
– Отпускают тебя, чадо, отпускают! Давай, возносись… Ну, давай!.. – требовал брат Альбрехт. – Так, выходит, дело-то в камушках было… Ну, что ты встал?
– Я сейчас, сейчас… Брат Альбрехт, ты ведь присмотришь за котом? Я его тебе оставлю, ездить на нем будешь, но только придется корм ему добывать… Я все расскажу, объясню…
– Как это – корм добывать? Я и себе-то никогда не добывал, меня в обители кормили!
