Лека мог сделать эту надпись.
А вот чего он не стал бы делать, так это тащить мертвеца в темноте – даже притрагиваться к нему, и уж тем более не догадался бы снять с Кыши кроссовки и испачкать подошвы в жидкой грязи кооперативной аллеи. Это сделали другие, и их мотивы вряд ли объяснялись боязнью чудищ. Может быть, это и было ее четвертое соображение, прислушивалась к себе Кира. Нелепое сочетание рациональных действий и побудительных причин с детской выходкой, неуместной над мертвым телом, если только таким образом не хотели сообщить имя убийцы или настоящую причину смерти. Не эта ли заноза стала решающим толчком к ее авантюрной выходке? Кира вздохнула, автобус скрипел и покачивался, за окном потянулись промышленные кварталы, умирающие заводы и промзоны кололи небо бездымными трубами, как состарившиеся мушкетеры, придорожные деревья и кусты мрачно тянули ветки к земле, в листву намертво въелась многолетняя пыль и сажа.
Они сошли на повороте к городскому аэропорту, перед постом ДПС на выезде из города. Милиционеры в светоотражающих жилетах, с короткими автоматами наперевес, привычно потрошили фуры с номерами соседнего региона. Кира перешла дорогу вслед за ребятишками, пересекла чахлую лесополосу и оказалась на пологом склоне глубокого лога. Километрах в трех над далекими деревьями маячили высотки, те самые, в которых оперативники несколько дней назад искали свидетелей смерти Кирилла Сазонова.
Брошенные дачи рассыпались по логу, теснясь друг к другу, словно крошки в огромной ладони, готовой вот– вот сжаться в кулак. Смеркалось. Было тихо, как на кладбище. Буйно разрослись кусты боярышника, сирени. Одичавшая, пересохшая малина топорщилась там и сям голыми ржавыми прутьями. Осот стоял стеной вперемешку с крапивой и полынью, огромные листы лопуха стелились над землей, словно разбросанные лопаты. Где-то впереди каркнула ворона.
Вера шла первой, выбирая едва заметные тропки. Лека семенил за ней, вытянув шею и прикрывая лицо локтем: бодулы крапивы хищно раскачивались поперек тропы. Через пять минут штанины Киры вымокли до колен, а свитер нацеплял репья. Лабиринт полусгнивших заборов и перекрученной рабицы, торчащей из земли, вел их вниз по склону. Они обходили ржавые баки и мятые вагончики. Каркасные коробки легких домиков давно расшатали ветер и непогода, шифер и оцинковку с крыш растащили, ободрали со стен щиты из прессованных опилок, выдрали рамы. Рыжий, цвета волос Киры, битый кирпич с нашлепками окаменевшего раствора лежал могильными холмиками, поросшими одуванчиками. Погреба без люков вспухали вдруг невысокими курганами, из черных провалов тянуло гнилой водой и плесенью. Если бы Кышу спустили туда, его бы никто не нашел.
После дождей почва внизу была топкой и пружинила под ногами, но Вера, не останавливаясь, стала подниматься на противоположный склон. Лека сильно кренил тело в сторону: пакет почти волочился по сырой траве. Локоть он уже не выставлял, Кира слышала шумное всхлипывающее дыхание, наступая мальчику на пятки.
Коробка из заливного шлака с пустыми провалами окон преградила дорогу. Вверху шлак уже начал осыпаться, стены утратили геометрию и напоминали картинки старинных замков из детских книжек. Кира почувствовала запах дыма. Странно. С противоположного склона дымок бросался бы в глаза, но она ничего такого не заметила. Вера свернула направо, в обход разваливающегося здания, тропинка проходила под самой стеной. Шлак осыпался с негромким шелестом, когда кто-нибудь задевал стену пакетом или плечом. Поводыри Киры скрылись за углом.
– Привет, – услышала она ломкий хрипловатый басок.
За развалинами на небольшом участке сорняк был выкошен и вытоптан, жесткая стерня чувствовалась даже через подошвы кроссовок. Метрах в десяти от шлаковой стены располагался небольшой сарайчик на сваях, без окон – примерно три на пять, – обшитый фанерой, с односкатной крышей, крытой рубероидом. Над покосившейся трубой дрожало марево, в котором вспыхивали и гасли крохотные искры. На крылечке перед закрытой дверью сидел Саймон. Он криво ухмылялся бесцветными тонкими губами и напоминал Бабу-ягу на пороге избушки с курьими ножками: желтые острые зубы, словно он точил их напильником, как людоед с тропических островов, худое лицо с впалыми щеками, крючковатый нос, серая дряблая кожа, темные круги под глазами, волосы убраны под бандану, сальные кончики падали на воротник потрепанной кожаной куртки. В тонких пальцах дымилась сигарета, между ног на ступеньке стояла полторашка «Охоты», наполовину опорожненная.
– Че за телка? – поинтересовался парень, желтоватые белки влажно блестели.
– Своя, – бросила Вера. – Помоги лучше…
– Смотри, что у меня, – Лека бросился вперед, в вытянутой руке он держал пару полуботинок.
– Круть! А под глазом у тебя что?
Лека насупился.
– Ца, – сказала вдруг Кира. – Рик…
– Чего? – прищурился Саймон. – Ты откуда про него знаешь?
– На улице живет – вот и знает, – ответила Вера, но Кира уловила ее острый взгляд. – Ты, кстати, поговорил бы с ним. Сегодня на Леку бомж напал у ветклиники по Федоровского, рядом с гаражами. Деньги хотел отобрать. Беспредельщик, мозги сгнили, наверное, напрочь!
– Ладно, – Саймон прищурился, по-прежнему глядя на Киру, словно на заговорившую мышь. – Отобрал, кстати?
Лека протянул дрожащей ручонкой тощую пачку десятирублевок. Саймон сунул деньги в карман куртки, не пересчитывая. Кира поставила пакеты с продуктами на землю и стала отдирать от свитера плотные шарики репейника.
– У тебя сколько? – обратился Саймон к Вере, протягивая руку.
– Сотен семь…
Очередной колючий шарик выпал из пальцев. Оп-па, подумала Кира, как интересно. Мелкий дождик вновь принялся накрапывать, куртка Саймона покрылась мелкими пупырышками.
– Мало, – сказал он. – Че мало-то так? Царик по куску с носа берет в неделю…
– А то я не знаю! – огрызнулась Вера. – Ты сам-то чего принес? Или только на пиво хватило…
– Принес, принес, – проворчал Саймон и посмотрел на Киру: – Слышь, а у тебя деньги есть, а?
Кира невозмутимо продолжала чистить свитер.
– Че, глухая?!
Вера выступила вперед.
– Не наезжай, – попросила она. – У нее, знаешь, в головке сквознячок, притормаживает, но подают на нее, как от тебя, не отворачиваются. Это она сегодня угощает, – Вера тряхнула пакетами. – Из вещей перепало кое-что. Пусть переночует, посмотрим. Че стали-то тут вообще? Сейчас польет…
Саймон покосился на небо, бросил окурок.
– Пошли, – сказал он. – Я натопил уже…
Внутри света не было. В прямоугольнике дверного проема плескалась темнота, короткая дрожь пробежала по спине Киры, и когда Лека бесстрашно нырнул вперед, ей захотелось потянуться и оттащить его за ворот сильным рывком. Через секунду он уже чиркал спичками. Саймон поднялся по ступенькам, загородив короткие вспышки. Кира вошла следующей, непроизвольно задержав дыхание.
Тепло окутало ее сразу же, словно пуховое одеяло, и она поняла, насколько сильно похолодало к вечеру. Лека зажег наконец три свечи в настоящем, хотя и довольно уродливом канделябре. Вера захлопнула входную дверь, и трепещущее пламя дрогнуло чуть сильнее. Кира осмотрелась.
