– До этого места мне понятно, – сказал напряженно
слушавший Настю Коротков.
– А что тебе непонятно?
– Откуда Стоянов дешевого киллера откопал, да еще так
быстро. Так скоро только котята родятся, да и те, как говорят, слепые. Всегда
под рукой оказывается всякое барахло, а хорошую вещь – наищешься.
– Правильно, Юрик, абсолютно правильно, – кивнула
она. – Дешевый киллер действительно оказался у Стоянова под рукой. Давай
будем мыслить привычными категориями. Кто всегда под рукой у начальника
милиции?
– Милиционеры.
– А у директора театра?
– Актеры.
– А у начальника учебного центра?
– Студенты… то есть эти, как их… курсанты, –
машинально ответил Коротков и тут же запнулся, уставившись на Настю изумленными
глазами. – Ты что? Ты хочешь сказать, что Нурбагандова замочил один из
этих?
– А почему нет? Криминальный элемент, выскользнувший
когда-то из наших рук или добросовестно стучавший на своих же. Чем он тебе не
подходит для такого дела?
– Подожди, – Юра наморщил нос, как первоклассник,
впервые старательно выписывающий буквы в тетрадке, – а как же остальные?
Маньяк-то как же?
– А никак. Не было никакого маньяка, мы с тобой это уже
давным-давно поняли, только объяснение придумать не могли. Не было маньяка, и
не было серии убийств в том понимании, к какому мы привыкли. Было семь разных
убийств, совершенных разными людьми, но по единому образцу. Причем образец
разрабатывал явно не дилетант, а человек опытный и сведущий в криминалистике.
Он ведь даже позаботился о том, чтобы по следам на шее трупа можно было сделать
вывод о высоком росте нападавшего. И ситуацию самого нападения разработал так,
чтобы жертвы не чуяли опасности и не успевали собраться для сопротивления.
То-то мы с тобой решили, что это была высокая женщина, которую никто из
погибших не испугался. Мы же были твердо уверены, что действует маньяк, а
маньяки всегда одиночки. Вот тут и была моя ошибка. Они не были одиночками, они
либо все – женщины, либо совершали преступления вдвоем. И изображали в подъезде
парочку. А обнимающуюся парочку кто испугается?
– Ты хочешь сказать, по каждому эпизоду проходят
мужчина и женщина?
– Совсем не обязательно. Это могли быть и двое мужчин.
Если мужчина средней комплекции наденет шубку или подчеркнуто женскую зимнюю
куртку с капюшоном и повернется к тебе спиной, а другой мужчина при этом будет
его нежно обнимать или даже целовать, вряд ли ты подмену заметишь. Остается
открытым вопрос: зачем все это?
– Ну как зачем? Чтобы спрятать труп Нурбагандова, это
же очевидно. Ты сама мне сто раз Честертона цитировала и говорила про лист в
лесу и мертвое тело на поле боя.
– Говорила, – задумчиво повторила Настя. – Но
я все равно не понимаю. Нурбагандов – явно не та фигура, ради которой стоит
городить весь этот кошмар. Нет, Юрка, тут что-то еще. Какая-то гадость… Ох,
прав был старик Денисов, когда предупреждал меня, что с программой не чисто, от
нее за версту несет криминалом. А я, дура самонадеянная, ему не верила.
– Ася…
Юра замолчал и принялся сосредоточенно изучать коробку с
сахаром, стоявшую на столе, словно надеясь увидеть на белой с синим картонной
крышке что-то необыкновенно интересное и совершенно новое.
– Да? Что ты хотел сказать?
– Получается, что Леонид Петрович связан с этой
программой.
– Получается, – спокойно подтвердила она, глядя в
сторону.
Она боялась встречаться глазами с Коротковым, потому что
прекрасно знала, о чем он собирается с ней поговорить. Но говорить об этом ей
не хотелось.
– Как ты собираешься действовать дальше?
– Еще не знаю. У меня так быстро решения не появляются,
мне надо как следует подумать. А у тебя самого есть предложения?
– Есть, но ты меня убьешь за них.
– Рискни, – предложила она, вымученно улыбаясь,
потому что заранее знала все, что скажет ей Юра, и точно так же знала, что не
согласится с ним ни при каких условиях.
– У нас все равно больше нет на примете фигурантов,
связанных с программой. Стоянов погиб. Остается только твой отчим.
– Ну и?
– Ну и ничего. Надо сесть ему на хвост, он нас приведет
к остальным.
– Нет, – холодно ответила она, по-прежнему не
глядя на Юрия.
– Асенька, но ты же понимаешь, что официальным путем мы
ничего не добьемся. Если Стоянов числится сотрудником аппарата правительства,
каким-то там референтом, а на самом деле командует учебным центром, значит, на
самом верху заинтересованы в секретности. Нам в шесть секунд дадут по шее и
отправят улицы мести.
– Я сказала – нет.
– Ну Ася, это же глупо. Ты сама подумай, другого пути у
нас нет. Ты ведь хочешь довести дело до конца?
– Хочу. Но не таким путем.
– А другого нет.
– Будем искать.
– Я не понимаю твоего упрямства! – вспылил
Коротков. – Чего ты добиваешься? Что ты выгадываешь? Ты же все равно
знаешь, что Леонид Петрович в этом участвует, так какой смысл закрывать глаза и
делать вид, что этого прискорбного факта не существует? Ты сама-то все время о
нем помнишь, мучаешься, страдаешь.
Настя встала, медленно прошлась по кабинету до окна, потом
повернула назад и дошла до двери, прислонилась к ней. Коротков развернулся на
своем стуле, чтобы сидеть к Насте лицом, и выжидающе смотрел на нее.
– Ну что ты молчишь? Возрази мне, скажи что-нибудь
умное и веское, только не гляди с выражением вечного укора.
– Юра, – тихо сказала она, – я никогда не
буду следить за своим отчимом. Ты можешь относиться к этому как угодно, ты
можешь считать меня абсолютной идиоткой, но я ничего не могу с этим поделать. Я
не буду ни о чем его спрашивать и не буду за ним следить. Вот и все. Давай
попробуем придумать другие способы.
– Но почему, Ася? – в отчаянии воскликнул
он. – Почему? Все равно ты уже знаешь правду. Какой смысл засовывать голову
в песок?
Она покачала головой, отошла от двери и снова двинулась к
окну.
– Ты не прав, я не пытаюсь закрыть глаза на правду. Я
действительно все время помню о ней, хотя видит бог, хотела бы забыть. Но есть
вещи, которые я не могу делать. Понимаешь? Не могу – и все тут. Я не могу
следить за человеком, который меня вырастил и воспитал, которого я любила и до
сих пор люблю, которого называю папой. Не могу я, Юра! Не могу, не могу!
Она почти сорвалась на крик, но тут же взяла себя в руки.
Отвернувшись к окну, она смотрела на густой пушистый снег, уже несколько часов
падавший на грязные улицы и серые дома. В сгущавшихся сумерках не было видно
почти ничего, кроме устилавшего город снега. И внезапно ей захотелось, чтобы
снег шел и шел, сыпал беспрерывно много часов, дней, недель, месяцев, чтобы
накрыл собой в конце концов весь город вместе с домами и людьми и чтобы все
кончилось. Они все будут погребены под снегом и рано или поздно умрут. Никто не
будет никуда ходить, никто не сможет никому звонить, все так и останутся на тех
местах, где их застал снегопад, и жизнь замрет на этой самой точке. И больше не
случится ничего плохого. Правда, и хорошего тоже не случится, но с этим вполне
можно примириться, оно и без того нечасто случается.
