– Один, – быстро откликнулся он, – это когда
ты решила не делиться со мной своими неприятностями. Это действительно
серьезная ошибка, а все остальное – нормальный рабочий процесс.
– Ладно, не утешай, – Настя слабо
усмехнулась, – в этом году я стала рекордсменкой по ошибкам. Я полагала,
что Вавилов узнал в Нурбагандове бывшего агента Гаджиева, и это послужило
причиной убийства сначала самого Гаджиева, а потом и Вавилова, который так и не
расстался до конца со своими сомнениями. Но если Нурбагандова убили в виде
«акта доброй воли», в виде благотворительной помощи, чтобы добиться отсрочки по
кредиту или более льготных условий, тогда я не понимаю, почему погиб Вавилов.
Его убийство к истории с Нурбагандовым никаким боком не пришивается. Надо
искать другое объяснение его смерти. Или вчерашний посетитель банка врет, и
тогда нужно придумать объяснение этой лжи.
– А ты позвони Мишане, он домой после суток не поехал,
у себя сидит, – посоветовал Коротков. – Мальчишечка из банка обещал
пленку привезти, на которой разговор записан. Может, уже и подъехал.
Но Клыкова пока не было. Доценко обещал принести пленку, как
только ее привезут. Настя снова задумчиво уставилась в окно. Если вчера и
позавчера в ней кипела холодная ярость, бешеная энергия и стремление во что бы
то ни стало завершить начатое, довести до конца, то сегодня ее одолели вялость,
усталость и безразличие. Она понимала, что и как нужно делать дальше, но не
могла найти в себе силы встать, пойти и начать делать. Тело ее словно стало
тяжелее на целый центнер.
– Ася, ну что ты сидишь как клуша, – сердито
проговорил Коротков, которому надоело продвигаться вперед по миллиметру, когда
можно уже наконец сделать большой широкий шаг. – Иди к дяде Паше, объясняй
ситуацию, нужно обеспечить «наружку» за этим типом, который в банк приходил, и
за тем, который деньги задолжал, тоже.
– Сам иди, – огрызнулась Настя.
– Привет тебе! Я-то тут с какой стороны? По какому делу
у меня банк «Русская тройка» проходит? У тебя это хотя бы прежнее место работы
одного из потерпевших по делу о семи убийствах, а я что ему буду говорить? Ну
Ася, ну возьми себя в руки. Да что с тобой в конце концов?
Она молча смотрела на него, не замечая, как по ее лицу текут
слезы. Ей было очень плохо. Когда до конца оставалось еще далеко, у нее хватало
сил не думать о том, а что будет, когда все кончится. Может быть, никогда это
не кончится, и все останется как есть: убийства «повиснут» нераскрытыми, а она
будет знать грязную тайну о своем отчиме. Теперь, когда все так быстро
двигалось к завершению, она уже не могла не думать о том, что же будет с ним. С
ее отчимом. С папой. Его арестуют работники милиции. Или убьют ТЕ. А что тогда
будет с мамой? А с ней самой?
– Сам иди, – медленно повторила она, все еще не
понимая, отчего на губах появился соленый привкус, – иди и говори дяде
Паше, что хочешь. Я не пойду.
Коротков встал со стула, подошел к ней, погладил по голове и
ласково поцеловал в щеку.
– Извини, я дурак, не подумал. Прости, Ася. Может, тебе
лучше домой пойти?
Она отрицательно помотала головой:
– Я хочу пленку послушать.
– Тогда запрись в кабинете, чтобы тебя никто в таком
состоянии не видел. Я постучу в дверь, как обычно.
– Хорошо, спасибо.
Юра пошел к заместителю начальника отдела Павлу Васильевичу
Жерехову, а Настя заперла за ним дверь и снова впала в транс.
* * *
Сегодня Василий Валерианович Галузо не смог сам поехать в
учебный центр, день у него был расписан очень плотно и буквально по минутам, а
поговорить с Зелениным было необходимо. Галузо прикидывал и так и этак,
стараясь выкроить время для этой встречи, но больше сорока минут никак не
получалось, а если ехать к Зеленину, одна дорога туда и обратно займет часа
полтора, а то и больше, вон снегу-то намело – не проедешь. Пришлось звонить
Александру Петровичу и приглашать к себе, хотя очень Василию Валериановичу не
хотелось этого делать. После нелепого случая с Нурбагандовым он стал особенно
осторожен. Ну надо же было такому случиться, во всей многомиллионной, огромной
и безразличной к своим обитателям Москве только два человека могли бы узнать в
Нурбагандове бывшего уголовника-стукача, так именно один из них оказался
начальником службы безопасности того банка, куда парня направили. Однако
Александр Петрович Зеленин популярно объяснил, что ничего особенного тут нет, и
надо было быть к этому готовыми с самого начала, когда только принимали решение
действовать так, как предлагал Стоянов, а не так, как советовал он, Зеленин.
Службы безопасности формируются наполовину из спортсменов, наполовину – из
милиционеров, поэтому для бывшего агента напороться на знающего его хотя бы в
лицо мента – дело вполне реальное. Послушались бы Зеленина, не связывались бы с
уголовниками и спецаппаратом, – и все обошлось бы. Так нет, пошли на
поводу у Стоянова, у которого в голове полторы извилины, а гонору – как у
фараона египетского, только лишь потому, что у него в самых верхних эшелонах
есть люди, ему обязанные, и ссориться со Стояновым опасно.
Однако из объяснений Зеленина неумолимо вытекало и другое:
ни Зеленин, ни Стоянов не должны появляться в том здании, где работают Галузо и
его задушевный приятель Виталий Аркадьевич Боровков. Потому как если охрана
крупных деятелей зачастую состоит из работников милиции, то их референты и
помощники тоже нередко приходят из МВД, поскольку имеют юридическое
образование, хорошие связи и навыки аппаратно-бумажной работы. А коль так, то
среди них немало найдется людей, знающих и бывшего замначальника окружного
управления полковника Стоянова, и кандидата юридических наук, доцента
подполковника Зеленина. И тот и другой числятся на мелких аппаратных должностях
и, теоретически говоря, находиться в этом большом красивом здании имеют полное
право, но пожелай кто-нибудь копнуть поглубже, сразу выяснится, что ни кабинета
своего, ни даже стола письменного и сейфа у них нет, и другие сотрудники
аппарата их впервые видят и фамилий таких никогда в жизни не слышали. Одним
словом, лучше не нарываться.
Но сегодня у Галузо выхода не было. Стоянов погиб, его место
освободилось, надо немедленно назначать Зеленина на должность. И, что самое
главное, быстро выводить из игры стояновских идиотов, разгуливающих по всей
стране с диктофоном и видеокамерой в руках. Уже тогда, когда случился прокол с
Нурбагандовым и стало очевидным, что тактику работы надо менять, стало не менее
очевидным, что просто так Григорий Иванович Стоянов своих позиций не сдаст. Он
ни за что не признает ошибочность своего решения и глупость и недальновидность
избранного способа набора курсантов в учебный центр. Никогда в жизни он не
отступит перед научным работником, паршивым бумагомаракой, книжным червем. А
если поднажать на него – вспылит и помчится жаловаться своим высокопоставленным
должникам, которых в свое время из-под блядей вытаскивал и от статьи за
нарушение правил о валютных операциях спасал. Была такая в нашем Уголовном
кодексе замечательная статья, по которой вплоть до высшей меры можно было
схлопотать.
