– Даже до смешного? – недоверчиво переспросила
Настя, искренне не понимая, что тут может быть смешного.
– А ты как думала! Человек не всегда себя контролирует,
и от этого получаются всякие конфузы. Кстати, вот тебе пример. Помнишь, я
приходил к твоему начальнику за аналитическими материалами? Ты тогда еще на
меня собак спустила, обвинила в барстве и во всех смертных грехах.
– Помню.
Сердце у нее заныло от недоброго предчувствия, хотя она не
смогла бы сейчас сказать, чего боится. Все самое страшное уже и так произошло.
И продолжает происходить прямо сейчас и прямо здесь.
– Ну вот, я же к нему с бутылкой пришел, как положено, я
правила знаю и неукоснительно их соблюдаю, к мужикам даже по серьезному делу
без бутылки ходить не принято, а уж по такому, как у меня, – и подавно.
Пить при этом необязательно, но принести должен. Прихожу, представляюсь,
знакомлюсь, объясняю, зачем явился, он кнопки нажимать начал, дал тебе, как
сейчас помню, двадцать минут. Так?
– Так, – подтвердила она.
– А после этого возникает неловкая пауза. И вот в этот
момент я и решил, что пора бутылку дарить, чтобы паузу чем-нибудь заполнить.
Мельник твой как гостеприимный хозяин тут же рюмашки достает, разливает,
выпиваем мы с ним по чуть-чуть, чисто символически, для знакомства, и начинаем
трепаться о всякой ерунде. Я по привычке беру со стола карандаш и начинаю
рисовать, а на той этикетке чья-то рожа была, и вот я рисую, рисую, себя не
контролирую, все внимание на Мельника, а потом вдруг замечаю, что из рожицы
этой точный портрет твоего начальника сделал. Представляешь? Неловко – ужас!
Думаю, уйду я, он бутылку в сейф уберет и на этикетку, естественно, не посмотрит,
а потом с кем-нибудь выпивать сядет, тогда и заметит. Хорошо, если он сам, а
если тот, с кем он пить будет? Я же не абсолютный портрет сделал, а шарж, злой
и очень узнаваемый. Одним словом, кручусь, как уж на сковородке, не знаю, как
из ситуации выходить. Но тут, слава богу, ему кто-то позвонил по телефону, он
отвлекся, так я у него со стола ластик схватил и стер свои художества.
– Да, лихо. Ну и как, допили вы бутылку в тот раз?
Настя была уверена, что произносит слова, но почему-то их не
слышала. Чувствовала, как шевелятся ее губы, но не слышала ни звука. Ей стало
страшно, но в ту же секунду слух вернулся к ней.
– Что ты, нет, конечно. Я же говорю, приняли по
чуть-чуть для знакомства, рюмки только один раз поднимали. Вообще твой
начальник не произвел на меня впечатления пьющего человека. Да и я не алкаш, ты
же знаешь. Ну все, ребенок, я, пожалуй, двинусь, поздно уже.
Настя молча смотрела, как отчим встает, идет в прихожую,
надевает ботинки и куртку. Надо встать и проводить его, надо сказать какие-то слова
и поцеловать его на прощание. Почему же у нее совсем нет сил? Почему она
оцепенела и не может двинуться?
«Неужели все кончилось? Или он лжет? Правду он сказал или
нет? Встань и выйди в прихожую, попрощайся с папой, веди себя нормально, иначе
он встревожится. Он ни в чем не виноват. Он не пил с Баглюком в тот вечер. Он
не спаивал его и не давал с собой недопитую бутылку. Все кончилось, Настасья.
Все кончилось. Иди и поцелуй его, веди себя как любящая дочь, возьми себя в
руки, иначе ты сейчас разрыдаешься, и папа не уйдет, пока ты не объяснишь ему,
в чем дело. Ты что, очень хочешь рассказывать ему о том, как ты считала его
причастным к преступлениям? Ты хочешь, чтобы он узнал, что ты его подозревала?
Ну же, Настя, встань и иди!»
Она сосредоточилась, собралась с силами и вынесла себя в
прихожую, где Леонид Петрович уже застегивал куртку.
– Счастливо, папуля, – она улыбнулась, –
спасибо, что привез поесть. Передай маме, что она напрасно волнуется, со мной
все в порядке.
– Я это вижу, – серьезно ответил отчим. –
Настолько в порядке, что ты на себя не похожа. Но, впрочем, ты совершенно
права, ты уже достаточно взрослая, чтобы иметь право не отчитываться перед
родителями за свое настроение.
Настя закрыла за ним дверь и обессиленно опустилась на пол в
прихожей. Но через минуту она вскочила и кинулась в комнату. Там, в глубине
верхнего ящика письменного стола, лежала завернутая в пакет бутылка,
извлеченная из разбитой машины журналиста Баглюка. Настя судорожно развернула
пакет, схватила бутылку, щелкнула выключателем настольной лампы и направила
свет на этикетку. Да, так и есть, при ярком свете в центре этикетки, на
изображении какого-то винно-коньячного деятеля, отчетливо видны следы
карандашного грифеля, стертого ластиком. Это действительно был портрет, в косых
лучах света его даже можно было разобрать.
Что же получается? Мельник… Никуда Баглюк не ездил после
разговора с ним, ни к кому не побежал жаловаться и советоваться. Мельник поил
его в своем кабинете и дал ему с собой недопитую бутылку. Зачем? Затем. И на
другой день отчитывал Короткова за то, что тот не удосужился подробно
поговорить с журналистом и выяснить у него приметы человека, который передал
Баглюку материалы о Мамонтове. Лицемерил Барин, ох лицемерил. Просто
воспользовался Юркиной оплошностью и раздул из этого целое дело. Сам небось
доволен был до смерти, что приметы этого таинственного незнакомца не стали
достоянием гласности. Настоящие приметы. И вместо них он выдал приметы липовые,
якобы выясненные во время беседы с журналистом. Подстраховывался, чтобы этого
человека никогда не вычислили и не нашли.
Мельник… Он брал на ознакомление секретные дела, ведущиеся
оперативниками, и долго держал их у себя. Зачем? Что он их, наизусть учил? А
потом устраивал истерику тому же Короткову на тему о расшифровке спецаппарата.
Данные на Мамонтова ушли не через Барина, это случилось раньше, до того, как он
взял дела. Никиту сдал кто-то другой. А вот Парыгина отдал он. Но почему? В
делах не было никаких материалов о его вербовке, Миша Доценко клянется, что не
работал в этом направлении. Миша даже и не подозревал Парыгина. Из всех, кого
тогда доставили и с кем он поработал, Евгений Ильич Парыгин был одним из самым
приличных и спокойных, и все подозрения в отношении его были отметены
практически сразу же, после самой поверхностной проверки по месту жительства и
работы. Зачем же Мельник назвал его в качестве кандидата на обучение? Глупость
какая-то.
Может, все-таки не Мельник? Может быть, он тут ни при чем, а
Баглюка поил из самых лучших побуждений, видел, что человек расстроен донельзя,
чуть не плачет, предложил выпить. Что плохого? А алкаш Баглюк мог бутылку
потихоньку с собой прихватить тайком от хозяина кабинета. Напился, не справился
с машиной на скользкой дороге, разбился… Нет, ребята из ГАИ уверяют, что с
машиной журналиста поработали. Это не может быть случайностью.
Значит, Мельник…
Но почему такие странные кандидатуры? Заведомо провальные.
Тот, кто сдал Мамонтова, должен был знать, что парень слаб и скорее всего
побежит за помощью. А Парыгин вообще выглядел законопослушным и во всех
отношениях порядочным. Впрочем, даже в самом серьезном деле нельзя быть
застрахованным от интриг, подставок, подножек и игры амбиций. Ведь Мельник
знал, что Аня Лазарева не имеет отношения к семи убийствам, но настойчиво
заставлял Настю разрабатывать именно ее и отвергал все другие версии. А как он
взбеленился, когда Настя только заикнулась о том, что Лазарева не убийца и
вообще тут действовал не маньяк. Прямо из себя вышел. И пригрозил служебными
неприятностями, если она не продолжит работать по Лазаревой. Работать по
заведомо неверной версии. Почерк-то один и тот же. Дать ложное направление и
всячески мешать работать.
