– Немудрено, – тут же откликнулся Иван
Алексеевич, – в нормальную голову такое и не может прийти. Я, собственно,
хотел вам сказать, чтобы вы не беспокоились, машина закрутилась, дальше все
пойдет без вас. Болейте спокойно и ни о чем не думайте. Конечно, это скандал,
учебный центр скорее всего разгонят, хотя обидно, идея с внедряемыми агентами
сама по себе, безусловно, стоящая. Да и на всю программу тень падает, а это
тоже жаль, программа-то неплохая и разработана вполне профессионально. Мне
удалось ознакомиться кое с какими документами, по которым можно судить о
программе в целом, и могу вас уверить, она достаточно грамотная. Всегда бывает
обидно, когда из-за одного придурка или подонка гибнет хорошая идея.
– А что собой представляют эти, как вы их назвали,
придурки, они же подонки? – спросила Настя.
– О, Анастасия, публика прелюбопытнейшая. Подробности
узнаете потом, не хочется сейчас тратить на них время. Ставленники разных
политических сил, между собой почти перегрызлись, к счастью, Стоянов вовремя
погиб, а то неизвестно, чем бы дело кончилось. Зеленин был его заместителем, а
стоящие за ним деятели всенепременно пытались двинуть Александра Петровича
наверх. Короче, аппаратные игры, как в любой государственной структуре. В нашем
министерстве, если приглядеться, все то же самое.
– Вот как, – протянула она. – Теперь до меня
дошло. Надо же, как бывает…
– Вы о чем? – приподнял брови генерал.
– О Мамонтове и Парыгине. Я все пыталась понять, почему
появились такие странные кандидатуры. А они не странные, Иван Алексеевич. Они –
заведомо провальные. Заведомо. Понимаете? Тот, кто назвал имя Никиты Мамонтова,
был уверен, что парень не поддастся на вербовку в учебный центр. Он слабый, он
испугается. А Парыгина рекомендовали вообще как человека, на сто процентов к
криминалу не причастного. Просто Мельник взял у Миши Доценко оперативное дело
по убийству Шепелева и выбрал из всех, кто попал в работу по этому делу, самого
приличного человека. Именно самого приличного, коренного москвича, с высшим
образованием, всю жизнь проработавшего скромным инженером на одном и том же
заводе, спокойного, интеллигентного. Такого, который наверняка этого убийства
не совершал и не стерпит появления в своей квартире черт знает кого с
идиотскими требованиями признаться в преступлении. Все на это и было
рассчитано. Он возмутится и обратится в милицию, поднимется волна, и волна эта
будет замечательно гармонировать с волной, поднятой Баглюком в статье. Все одно
к одному, понимаете? Кто там кого пытался задавить, Стоянов Зеленина или
наоборот?
– Насколько мне известно, наоборот. Это Зеленин
подкапывался под своего начальника.
Он замолчал, и Настя насторожилась. Что-то не так. Чего-то
она не уловила. Неужели генерал Заточный, человек занятой и занимающий далеко
не самую маленькую должность в министерстве, руководящий главком, так вот,
такой человек приехал вечером к ней домой только для того, чтобы сообщить то,
что он сообщил? Никогда в жизни она не поверит, что такое бывает. Только в
слезливых мелодрамах крупные руководители снисходят до визита к своим больным
подчиненным, чтобы порадовать их хорошими новостями.
– Иван Алексеевич, я жду, когда вы перейдете к
главному, – осторожно сказала она. – Ведь есть еще что-то, ради чего
вы приехали?
– Есть. Скажите-ка мне, вы еще не передумали менять
место работы?
«Ну вот, – с облегчением подумала она, – слава
богу, дело не в папе. Папа не имеет к этому отношения. Иван решил взять меня к
себе».
– Нет, не передумала. Как только поправлюсь и выйду на
службу, сразу напишу рапорт.
– Не делайте этого, Настенька.
Она вскинула на него удивленные глаза. Крайне редко генерал
называл ее так. Почему он не хочет, чтобы она уходила из отдела?
– Почему? Мне казалось, я вам все объяснила. А теперь у
меня появились еще более веские основания для того, чтобы не работать с
Мельником. Я ничего не могу доказать, Иван Алексеевич, но у меня есть твердое
убеждение, что Мельник как-то связан с этой программой.
Заточный весело рассмеялся, легко встал с кресла, прошелся
по комнате и остановился прямо перед Настей.
– Настенька, неужели вы могли подумать, что ваш
приятель Денисов знает то, чего не знаю я? Да грош мне цена была бы, если бы я
не знал всего того, о чем таинственным шепотом сообщил вам покойный Эдуард
Петрович.
– Значит, вы знали? – растерянно пролепетала она,
не зная, что и думать.
Она чувствовала себя полной идиоткой, впрочем, за последний
месяц это было не впервые.
– Конечно, знал. И очень на вас рассчитывал, потому что
понимал, что все рано или поздно замкнется на вас.
– Как это – замкнется на мне? Откуда вы могли знать,
что Денисов перед смертью захочет поговорить со мной?
– А мы этого и не знали. Это была чистая случайность,
сыгравшая нам на руку. Мы делали ставку совсем на другое.
– На другое? На что же?
– На вашу нелюбовь к новому начальнику.
– Что?!
– Да-да, Настенька, вы меня поняли правильно. Мельника
слишком активно двигали на это место, и нам стало любопытно, кому и зачем это
место понадобилось. Это ж не синекура какая-нибудь, а адский труд…
– Кому это – вам? – перебила его Настя.
– Нам. Мне и Гордееву. А потом узкий круг любопытных,
конечно, несколько расширился. Так вот, мы стали приглядываться к Мельнику и
решили, что с ним что-то не в порядке. Но давление сверху было слишком сильным,
тянуть было уже нельзя, и сопротивляться тоже возможности не было. И Гордеев
сделал вид, что уступил. Мы очень рассчитывали на вас, Анастасия, мы знали,
что, если за Мельником что-то есть, это обязательно проявится, и вы не сможете
не заметить. А если заметите – непременно раскрутите до конца, такой у вас
характер. Вы ведь тоже любопытны и не любите нераскрытых тайн. Теперь вы
понимаете мою реакцию, когда вы вдруг заявились ко мне домой и стали плакать и
просить забрать вас из отдела? Дело только-только начало раскручиваться, а вы
хотите уйти с арены. Я не мог этого допустить. И потом, для меня было очевидно,
что чем скорее вы раскусите Мельника, тем быстрее к вам вернется Гордеев, но я
не мог вам этого сказать.
– Почему?
Она спросила это, глядя в упор в желтые тигриные глаза
Заточного.
– Почему вы не могли сказать мне все с самого начала?
Вы использовали меня втемную, как безмозглую куклу, вы двигали меня, как пешку
по шахматной доске. Иван Алексеевич, неужели вы до такой степени мне не
доверяли?
– Не в этом дело. Когда играют в ТАКИЕ игры, речь не
идет о доверии. Речь может идти только о целесообразности.
Настя закрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Только
сейчас она почувствовала, как устали напряженные мышцы спины.
– Что вы со мной сделали… Если бы вы знали, что я
пережила за это время… Мне жить не хотелось. Я была вынуждена подозревать
собственного отчима, который для меня все равно что отец. Я каждый день жила с
этим и не знала, что с этим делать… Если бы я заранее знала, что все дело в
Мельнике… Господи, Иван Алексеевич, ну почему, почему вы мне не сказали!
