– Понятно, Владимир Борисович.
– Тогда завтра утром жду вас с планом мероприятий. Пока
я не посмотрю план и не завизирую его, ничего не предпринимайте, ни одного
шага. Уж не знаю, к каким принципам работы приучал вас Гордеев, но только вижу
я, что ничего хорошего из этих принципов не выходит. Извольте теперь
перестраиваться и начинать работать по моим принципам.
Коротков вышел из кабинета начальника и по сложившейся давно
привычке отправился не к себе, а к Анастасии. Они были очень дружны уже много
лет, и Юра просто не представлял себе, как это можно, получив «новую вводную»,
не поделиться в первую очередь с Каменской.
– Ася, наш Барин наконец созрел и решил объявить войну
прессе, – заявил он прямо с порога.
– Долго же он зрел, – неодобрительно откликнулась
Настя. – У общественности уже почти сложилось впечатление, что он забыл о
статье и о том, что должен как хороший начальник отстаивать честь мундира.
– Ну, он настоящий русский Барин, долго запрягает, зато
потом гонит – не поспеешь следом. Завтра утром я должен представить ему план
мероприятий по разработке Баглюка. Не хило, да?
– А он что же, заранее уверен, что за журналистом
что-то есть? Зачем его разрабатывать?
– В этом есть смысл. Ведь наша задача в чем? Выяснить в
первую очередь, откуда он получил эту идиотскую дезу про Мамонтова. А Баглюк…
– Погоди, Юрик, – Настя болезненно поморщилась и
потерла переносицу. – Ты абсолютно уверен, что это была деза? Мамонтов не
был твоим источником, но как ты можешь быть уверен, что он не работал с кем-то
другим?
– Да потому, что он за помощью ко мне побежал, а не к
своему куратору! Был бы он у кого-то на связи, разве стал бы он мне звонить?
Кто я ему? Сват-брат? Я – опер, который работал Мамонтова по делу об убийстве
на вокзале, не более того. И вынужден был признать, что улик на него нет.
Поэтому следователь его отпустил. Мамонтов прекрасно знал, что я уверен в его
виновности или по крайней мере причастности, я от него этого и не скрывал. И по
идее он должен был бы шарахаться от меня, как черт от ладана. Если уж он
позвонил мне, значит, никого больше у него нет.
– Разумно, – согласилась она. – Если только
он не сделал этого под чьим-то нажимом. Представь себе, что кто-то затеял игру
против тебя. Причем игру жестокую, заранее обрекая несчастного парня на смерть.
Тебя фактически вытащили к трупу. То есть ты, как нормальный опер, не
дождавшись Мамонтова, должен был поехать к нему, чтобы выяснить, что
происходит. Ты и поехал. А там тебя ждало красивое и еще не остывшее место
преступления. И твое счастье, что ты туда не сунулся. А то бы отмывался потом
до второго пришествия.
– Да я и так отмываюсь. Барин все равно мне не верит,
считает, что это я где-то маху дал и Мамонтова подставил. И при всем том я не
понимаю, что это за лажа в статье про диктофонную запись. Наши газеты, конечно,
черт знает что себе позволяют, но не до такой же степени! Все-таки скандалы с
непроверенной информацией были, и судебные процессы были. Не верю я, что в
редакции пропустили материал Баглюка, не убедившись, что под ним есть
фактологическая основа. Значит, какая-то запись была. Может, Мамонтов мне из-за
нее звонил?
– Может. Слушай, сделай доброе дело, принеси водички,
а? – Настя протянула Короткову пустой графин. – Ваш мальчиковый
туалет ближе.
– Лентяйка, – проворчал он, беря графин. – За
это нальешь мне кофею и печеньица дашь, того, вкусного, которое у тебя вчера
было.
– Так то вчера, – рассмеялась Настя. – У меня
его уже растащили. Я тебе конфету дам. Не торгуйся, иди.
Через полчаса, когда они выпили по две чашки кофе и
прикончили коробку конфет, подаренную Насте кем-то на Рождество, заглянул Миша
Доценко. Он, как и все остальные, должен был в конце дня отчитываться перед
Мельником о выполнении плана работы на день.
– Иду на очередное свидание с Лазаревой, – сообщил
он. – Мельник считает, что мы двигаемся в правильном направлении. Даже
похвалил за то, что так быстро ее установили.
– Он уже уверен, что мы вышли «в цвет»? –
удивилась Настя.
И было чему удивляться. Виктор Алексеевич Гордеев всегда
сомневался, сомневался до самого конца, фактически до приговора суда. А иногда
и после него. Может быть, оттого, что проработал в розыске раза в два дольше,
чем их новый начальник, и повидал на своем веку соответственно раза в два
больше ошибок, допущенных оперативниками и следователями. Колобок был ярым
приверженцем отмены смертной казни. Каждый раз, когда он узнавал, что обнаружен
истинный виновник преступления, по обвинению в котором уже кого-то посадили, а
случалось, что и расстреляли, он терял покой. «Представляю, каково сейчас
сыщику, который нашел улики против этого невиновного, – говорил он. –
Не дай бог мне или кому-то из вас оказаться на его месте. До самой смерти себе
не простите, век будете мучиться». Ну что ж, Барин моложе, более уверен в себе.
Может, это и неплохо.
– Какое Лазарева производит впечатление? –
спросила она.
– Сложное, – Доценко мягко улыбнулся. – Она
очень неглупая девушка, правда, малообразованная, но природный ум, несомненно,
есть. И в общении довольно приятная. Но нервы у нее не в порядке, это
совершенно точно. Плохо владеет собой. И знаете… – он замялся, – она
действительно какая-то романтичная. Я обратил внимание на то, как она
одевается. То есть теперь-то понятно, что она одевается в расчете на свидание
со мной. Но в первый день, когда я с ней только познакомился, она никуда
вечером не собиралась, а выглядела на все сто. Такое впечатление, что она
двадцать четыре часа в сутки ждет своего прекрасного принца. Очень ухоженная,
холеная, серьги в ушах, маникюр.
– Да, маникюр, – задумчиво пробормотала
Настя. – Маникюр нам никак не подходит. С тех пор, как вы мне об этом в
первый раз сказали, я все голову ломаю. Все пытаюсь что-то вспомнить… Есть!
Вспомнила. – Она облегченно улыбнулась. – Надо же, два дня мучаюсь.
Теперь вспомнила. Я в какой-то газете читала рекламное объявление о том, что
теперь оказывают новые виды косметических услуг, правда, дорогущие до
помрачения рассудка. При помощи специальных приборов быстро наращивают волосы и
ногти. Мишенька, бегите к своей неуравновешенной девице, а я постараюсь найти
эту рекламу, посмотрю, где проделывают такие фокусы, и попробую выяснить, не
числится ли Лазарева среди их клиенток. Если она действительно обращалась к ним
после даты обнаружения последнего трупа, то можно считать, что мы молодцы.
Когда за Доценко закрылась дверь, Настя посидела минутку,
уставясь невидящими глазами в окно, и негромко добавила:
– А если окажется, что Лазарева к ним не обращалась,
тогда все напрасно. Это не она. Знаешь, Юра, оказывается, наука может утешать.
Я тут прочитала одну любопытную статью, правда, не знаю, насколько достоверно
то, что в ней написано. Якобы существует связь между датой рождения серийного
убийцы и датами совершения им преступлений. Серия преступлений – это реализация
некоторой программы, заданной от рождения. Программа, как ты понимаешь, должна
быть выполнена. Так природа задумала. И программа эта защищена от внешних
воздействий. Понимаешь, что это означает?
