Настя тихонько вернулась в кабинет Олега Григорьевича и
осторожно присела на краешек стула, боясь издать какой-нибудь скрип. Время шло,
профессор не обращал на нее ни малейшего внимания, а она сидела неподвижно,
боясь пошевелиться и вызвать его недовольство. В голову лезли мысли, казавшиеся
ей самой глупыми и неуместными. Например, что делать с информацией, полученной
от Самойлова, если эту информацию придется применять при раскрытии
преступлений? Говорить ли об этом Мельнику или лучше не рисковать? С одной
стороны, судя по тому, как он вел себя с Настиным отчимом, Барин к науке
относится если не с уважением, то, по крайней мере, без нескрываемого
презрения. Но с другой стороны, это может быть очередная игра, в которую
обожают играть мужики, особенно если они – начальники. Сидя в кожаном мягком
кресле, показать себя перед посторонними широко и гибко мыслящим современным
руководителем, грамотным управленцем («Я найду способ решения этой проблемы»), демократичным,
образованным («Разумеется, мы придаем огромное значение постоянной
аналитической работе») и одновременно деловым, умеющим организовать мгновенное
выполнение любого задания («Смотри, как мои люди работают!»). При этом в
глубине души отрицается значение и гибкости, и образованности, и той же
демократичности, все это – лишь демонстрация, рассчитанная на чужаков. А со
своими, то есть с подчиненными, разговор идет совсем в другом тоне и совсем на
другие темы. Ибо понимает человек: никогда ему не удержать в узде коллектив,
если он будет проявлять демократичность и широту мышления. А «хороший тон»
требует… Вот и получаем два лика Януса.
С Барина-Мельника мысли перескочили на журналиста Валентина
Баглюка, написавшего статью о гадах-сыщиках, не умеющих беречь агентуру. Юра
Коротков занялся им вплотную, однако никакой «компры», как того требовал
Мельник, найти пока не сумел. Разумеется, будь сейчас не девяносто седьмой год,
а хотя бы восемьдесят шестой, от Баглюка бы уже одно мокрое место осталось. Пить
он не умел и, когда напивался, вел себя настолько безобразно, что одного раза
было бы достаточно, чтобы навсегда вылететь из газеты и остаться безработным на
веки вечные. А уж в личной жизни какой беспорядок царил – ни в сказке сказать,
ни пером описать. И, между прочим, в этой самой беспорядочной личной жизни
яркими кометами пролетали то жена главного редактора газеты, где работал
Баглюк, то дочь завотделом, то подруга какого-нибудь спонсора. Иными словами,
беспутного журналиста в приснопамятном восемьдесят шестом году непременно
выперли бы с треском либо за пьянку, либо за аморалку, либо за то и другое
вместе. Но год был на дворе все-таки девяносто седьмой, и все это уже давно
перестало волновать общественность. А больше на совести у Баглюка не было ничего.
И Коротков собирался завтра пойти в редакцию, познакомиться с не в меру
осведомленным журналистом и попросить его ответить на некоторые вопросы. Мягко
так попросить, ненавязчиво…
– Вы подозреваете женщину?
Настя вздрогнула и чуть не подпрыгнула на стуле. Она так
глубоко ушла в свои мысли, что вообще забыла, где и зачем находится.
– А? Что вы сказали?
– Я спрашиваю: ваш подозреваемый – женщина?
– А… Да. Женщина. Как вы узнали? – опешила Настя.
– По своей методике. Вы не шутите? У вас в разработке
по этим трупам действительно женщина?
– Действительно. Вы меня прямо огорошили.
– Значит, методика работает, – удовлетворенно
кивнул Самойлов. – Меня это радует. Ей должно быть около двадцати шести
лет сейчас.
– Двадцать девять, – поправила его Настя.
– Не может быть, – резко возразил Олег
Григорьевич. – Я не мог ошибиться на три года. Ошибка при определении
возраста преступника допустима в пределах двух-трех недель, но не трех лет. У
вас неточные данные.
Неточные данные! Дата рождения – это вообще одна из тех
вещей, которые в принципе можно устанавливать абсолютно точно. А вот все
остальное уже приблизительно.
– Ей двадцать девять лет, – твердо повторила
Настя. – Это установлено и подтверждено документально.
Самойлов задумался, потом снова взглянул в свои записи.
– Послушайте, а она не занималась спортом?
– Точно, – изумленно выдохнула Настя. – Это
просто фантастика.
– Это не фантастика, а предположение, основанное на
опыте, – сухо сказал Самойлов. – Так вот, Анастасия Павловна, должен
вам заметить, что когда речь идет о спортсменах, никогда нельзя быть уверенным
в том, что точно знаешь дату его рождения. Я при разработке своей методики с
этим уже сталкивался.
– Почему?
– Потому что очень часто возраст умышленно искажается в
зависимости от того, за какую возрастную группу спортсмену нужно выступить, за
взрослых или за юниоров. Понимаете? Мне известны случаи, когда спортсмен
столько раз подделывал и переделывал год и месяц рождения в своих документах,
что потом разобраться не могли. Откуда у вас данные о возрасте вашей
подозреваемой?
– Из Федерации баскетбола. Но они совпадают с данными
из Центрального адресного бюро. Там она тоже числится как родившаяся в
шестьдесят седьмом году.
– Не вынуждайте меня объяснять вам очевидные
вещи, – профессор снова начал раздражаться. – В адресное бюро
сведения поступают из паспортного стола милиции после оформления прописки.
Какой возраст в паспорте указан, такой и зафиксирован. А вы подумали о том, на
основании чего выдают паспорт? Правильно, на основании свидетельства о
рождении. Свидетельство – единственный документ человека, пока ему шестнадцать
не исполнилось. А выступать спортсмены начинают много раньше. И подделки дат
начинаются еще со свидетельства. Уловили теперь? Вероятно, ваша подозреваемая
имеет достаточно крупное телосложение, если в какой-то момент юности или даже
детства ее ухитрились «состарить» на целых три года и никто этого не заметил.
– Да, – кивнула Настя, – тут вы совершенно
правы. Она очень рослая девушка. Выше меня сантиметров на пятнадцать. Я
обязательно разберусь, что это за история с ее возрастом. А еще что вы можете
мне сказать?
– Потерпите, не все сразу. Я выдал пока только самые
приблизительные данные исходя из анализа сведений о первом из семи потерпевших.
Мне нужно посмотреть хотя бы два эпизода, а лучше – три, чтобы сказать что-то
более определенное. И, кстати, с датой рождения будет больше ясности.
– Я все равно не понимаю, как вы это делаете, –
призналась Настя. – Вы в моих глазах колдун.
– Да бросьте вы, – поморщился Самойлов. –
Терпеть этого не могу. Колдун, маг, фокусник… Чепуха это все. Я разработал так
называемый хронобиопсихологический метод, применение которого при раскрытии
серийных убийств может давать хороший результат, вот и все. Есть определенные
закономерности, в основе которых лежит фактор времени. Момент, когда один
человек умерщвляет другого человека, это точка пересечения двух линий: времени
жизни убийцы и времени жизни его жертвы. На первый взгляд здесь многое кажется
случайным, но на самом деле это совсем не так. Серийный убийца совершает
преступление тогда, когда наличествует внутренняя готовность, потребность.
Необходимость, если хотите. Он не может не убить, поэтому убивает. Но убивает
не любого, а только того, кто ему «подходит» либо по признакам внешности, либо
как-то иначе. Не путайте серийного убийцу с любым другим, например, с
«заказником». Киллер убивает не потому, что не может в данный момент не убить.
Ему деньги за это платят, и он убивает, сообразуясь только с двумя факторами:
сроками исполнения заказа, которые могут быть весьма ограниченными, и реальной
возможностью совершить убийство. Ему приходится ждать удобного случая. Таким
образом, к тому моменту, который я называю точкой пересечения, ведет слишком
много факторов. И поведение жертвы, и воля заказчика, и способности киллера, и
случайные помехи, и множество других. В случаях с серийными убийцами все иначе.
Моя методика – результат многолетнего изучения всех серийных убийств, сведения
о которых я смог получить. Так что колдовством тут и не пахнет. Вот, смотрите,
между первым и вторым убийством прошло четыре дня. Убийца к моменту совершения
второго преступления стал на четыре дня старше. Сейчас мы возьмем данные по
второму потерпевшему и посчитаем по моей методике возраст человека, лишившего
его жизни в тот самый день, когда это действительно произошло. Если методика
работает, то мы должны получить примерно такой же показатель, как и в первом
случае. Там у нас вышло двадцать шесть лет, два месяца и семнадцать дней
плюс-минус десять суток. Посмотрим, что получится сейчас. Вам не очень трудно
сидеть молча?
