– Какого рода проблемы?
– У Стоянова не получается взаимодействие с твоим
протеже Зелениным. У них разные концептуальные подходы к методам реализации
проекта. Надо бы снять разногласия, Вася, не ожидая, пока они передерутся.
Скажи, ты этому Зеленину что-нибудь должен?
– Естественно, – процедил сквозь зубы Василий
Валерианович. – Иначе разве стал бы я его рекомендовать? Какие разногласия
нужно снимать? Они деньги не поделили, что ли?
– Не в деньгах дело, Вася. Они получают одинаково. Дело
в подходах. На первом этапе мы позволили Стоянову реализовать тот подход,
который он сам предлагал. Теперь Зеленин настаивает на том, чтобы подход к
комплектованию команды и методам подготовки был изменен. Стоянов…
Виталий Аркадьевич замялся. Ему не хотелось кривить душой
перед Василием, слишком давно и хорошо они знали друг друга, чтобы играть в
кошки-мышки. Но и подставлять под удар Стоянова, свою креатуру, он не хотел.
– Да, так что Стоянов? – нетерпеливо переспросил
Василий.
– У меня такое впечатление, – осторожно начал
Виталий Аркадьевич, – что Стоянов согласен со своим заместителем.
Понимаешь? В глубине души он согласен. Признает правоту Зеленина. Но вслух
заявить об этом не может. Ну, ты же сам понимаешь, мужские игры. Нельзя
соглашаться с заместителем, который стоит в оппозиции. Это неправильно с
управленческой точки зрения. Поэтому Стоянов хочет, чтобы ему приказали. Тогда
он сумеет сохранить лицо.
– Ишь ты, – хмыкнул Василий. – И кто же
возьмет на себя труд отдать приказ? Ты хочешь, чтобы это сделал я?
– А кто же еще? Конечно, ты. Зеленин – твой человек.
Мое слово для него ничего не значит.
– А Стоянов – твой, – возразил Василий.
– Но руководишь проектом ты. Это была твоя идея, твое
детище. И ты, Вася, должен принять решение, каким делать второй набор. Таким,
как предлагает Зеленин, или таким, как предлагает Стоянов.
Василий Валерианович, до этого задумчиво прохаживавшийся по
просторному кабинету, остановился и присел на краешек длинного стола.
– Виталий, я понимаю, чего ты хочешь. Ты боишься брать
на себя ответственность, потому что не являешься профессионалом в том деле,
которое мы затеяли. Но и я в нем не компетентен. Именно поэтому мы поставили
Стоянова и Зеленина, которые хорошо знают дело. Разобраться, кто из них прав,
мы с тобой не можем.
– Но и загубить второй набор мы не имеем права, –
вставил Виталий Аркадьевич.
– Вот именно, – кивнул Василий. – Поэтому
решение нужно принимать стратегическое. Я имею в виду, что каким бы ни был
второй набор, мы не должны ставить под удар саму идею проекта. Не забывай, я
его придумал, но деньги под него дают другие. Не будет финансирования, не будет
и проекта. Зеленин – не просто мой человек. Он рекомендован мне теми, кто
финансирует наше дело. И если Стоянов будет с ним воевать, нам это боком
выйдет.
– Но Стоянова тоже нельзя отдавать, – возразил
Виталий Аркадьевич. – У него есть выходы на самый верх, ты это прекрасно
знаешь.
– Знаю.
Василий Валерианович снова принялся расхаживать по кабинету.
– Поэтому я предлагаю тебе вот что…
Через несколько минут Виталий Аркадьевич заметно повеселел.
То, что предлагал его давний приятель, было сложной, многоходовой комбинацией,
но позволяло решить проблему, которая еще недавно казалась ему почти
неразрешимой.
* * *
Первый удар был нанесен в челюсть, и Никита сразу
почувствовал на прикушенном языке вкус крови. Он не успел ничего сказать, когда
последовал второй удар, за ним – третий. Теперь его били в живот. Двое держали
его за руки, а третий методично наносил удар за ударом.
– Ну как? – поинтересовался один из тех, кто
держал Никиту. – Хватит? Или продолжим?
Никита молча кивнул. На большее у него сил не хватало.
– Чего киваешь-то? Продолжать, что ли?
– Нет, – с усилием выдавил он. – Не надо. Я
скажу.
Его тут же усадили на диван. Двое уселись рядом, по обеим
сторонам, чтобы успеть схватить его, если начнет дергаться. Третий, тот,
который его только что бил, деловито открыл большую сумку, вытащил оттуда
сначала небольшой диктофон, потом видеокамеру. Диктофон поставил на столик
рядом с диваном, а камеру водрузил на плечо.
– Начинай. Сначала представься, назови свое имя и
фамилию, год рождения и адрес. Потом будешь отвечать на вопросы.
– Мамонтов Никита… – пробормотал он невнятно.
– Четче! Громко и внятно. Еще раз.
Никита собрался с силами. Он не понимал, чего от него хотели
эти люди. То есть он понимал, конечно, они с самого начала заявили, чего хотят,
но он не представлял себе, зачем им это нужно. Если бы они были из милиции… Но
нет, не похоже. С милицией он уже имел дело.
– Мамонтов Никита, семьдесят первого года рождения,
живу в Москве по адресу…
– Вот, уже лучше, – шепотом похвалил его тот, что
сидел слева.
– Ты привлекался по делу об убийстве на Павелецком
вокзале?
– Да.
– В каком году это было?
– В прошлом.
– Конкретнее, – потребовал тот, что стоял перед
ним с камерой.
– В девяносто пятом.
– Значит, уже в позапрошлом, – уточнил тот, что
сидел справа. Он тоже говорил шепотом.
– А, ну да, в позапрошлом, – послушно согласился
Никита.
– Почему же тебя не посадили?
– Доказательств не было.
– Расскажи, как было дело. Подробно.
– Мы должны были встретить поезд…
– Кто это – мы? Я же сказал: подробно.
Никита рассказывал о совершенном полтора года назад
убийстве, проклиная все на свете, но в первую очередь – себя, свою слабость. Он
боялся боли, он никогда не участвовал в драках, и при помощи силы из него можно
было веревки вить. Тогда, в девяносто пятом, его много раз допрашивали, но
допросы он вынес легко. Он был неглупым парнем, обладал хорошей памятью и
смекалкой, поэтому в показаниях не путался, твердо стоял на своем, быстро
поняв, что прямых доказательств у следствия нет и менты только ждут от него
ошибки, уцепившись за которую его будут раскручивать. Он такой возможности им
не дал, и его отпустили с миром, а то убийство так и осталось нераскрытым. От
корешей он наслушался всяких страстей про то, как в милиции бьют, и понимал,
что, если его ударят хотя бы два раза, он расколется. Но его почему-то не били.
И это его спасло.
А вот сегодня явились эти трое, заломили руки и стали
избивать. Ему было очень больно и очень страшно. И он рассказал им все.
* * *
Настя очень боялась, что прощальный вечер у Гордеева
получится грустным, но ее опасения, к счастью, не оправдались. Тон задал сам
Виктор Алексеевич, который много шутил, в основном на тему: кот из дому – мыши
в пляс.
