– Да-а-а… Слушай, а твой профессор-то как об этом
узнал?
– Никак. Он по своей методике считал, вот у него и
получились два разных человека.
– Брось ты, Ася, не может этого быть. Ты ему сама небось
рассказала.
– Да я у него в пятницу была, когда вообще ничего еще
не знала! Ты вспомни, я же только в понедельник вечером, когда мы у Стасова
были, над этой «Русской тройкой» зависла.
– Это что же получается, что твой профессор –
экстрасенс?
– Прекрати, – сказала Настя спокойно, –
перестрой уже наконец мозги на другую волну. У профессора Самойлова есть
методика, разработанная специально для случаев серийных убийств, и методика эта
работает, тебе нужно просто это признать, больше от тебя ничего не требуется.
Пока не требуется, – уточнила она тут же. – Я отправила к нему Мишу
Доценко со всеми материалами, Самойлов обещал посмотреть и вынести свое
суждение по всем эпизодам.
– Ну и…
– Жду. Обещал завтра к обеду сделать.
– Нет, Аська, – снова рассердился Коротков, –
все-таки это шарлатанство какое-то. Зря ты это затеяла. А уж Барин тебя за
такую самодеятельность вообще сгноит заживо. Ты хотя бы об этом-то подумала?
– Подумала. Барину я ничего про методику Самойлова
говорить не буду. Хотя, между прочим, он не производит впечатления человека, не
признающего науку. Но на всякий случай поостерегусь. Ты меня, надеюсь, не
выдашь?
– Не выдам, – вздохнул он, – но я тебя все
равно не одобряю. Ты, мать, конечно, умнее нас всех, но в данном случае ты не
права.
– Очень может быть. Но попытаться нужно. Я попробую
каким-нибудь другим путем подвести Барина к мысли о том, что с маньяком не все
так гладко, как нам казалось с самого начала. Наплету какого-нибудь
аналитического наукообразия, схемы придумаю, графики… Короче, это мои проблемы.
Но Барин не должен знать двух вещей: про Денисова и про Самойлова. Ты согласен?
– Естественно. Чем меньше Барин знает о холопах, тем
лучше для всех. Постой, а как же твоя баскетболистка? Отбой?
– Пока нет, подожду, что скажет Самойлов. Если из семи
эпизодов шесть совершены одним субъектом, то он может дать ряд признаков и даже
довольно точную дату рождения.
– Да ладно тебе, – недоверчиво протянул
Юра. – Так не бывает. Псевдонаучные фокусы – вот что это такое.
– Не веришь – не надо.
Она посмотрела на часы и удивленно охнула:
– Мать честная, восьмой час! Что-то Барин меня не
дернул с вечерним докладом.
– Так он с журналистом беседы беседует. Это, как я
понимаю, надолго.
Настя потянулась к внутреннему телефону.
– Владимир Борисович, это Каменская. Вы будете меня
вызывать сегодня? Хорошо, спасибо.
Она положила трубку и весело подмигнула Короткову.
– На сегодня нам амнистия вышла. Их светлость занят и
освободится не скоро. Можно считать себя свободными и спокойно работать.
– Ты еще долго?
– Посижу часа полтора, надо бумажки разгрести. А ты?
– И я примерно столько же. Отвезу тебя куда-нибудь к
метро.
Около девяти вечера Настя и Юра Коротков собрались по домам.
На улице Настя подняла голову и поискала глазами окна кабинета Мельника. В
окнах горел свет, Владимир Борисович еще был на работе. Колобок-Гордеев тоже
никогда не уходил рано, случалось, и ночевал на Петровке. Как знать, может
быть, новый шеф окажется в итоге не намного хуже старого…
* * *
Притормаживая возле очередного перекрестка, Валентин Баглюк
с трудом справился с машиной. Дорога была очень скользкой. И как его угораздило
опять набраться? Впрочем, понятно, он так разнервничался из-за этой пленки и
вообще из-за всей истории. Глупая история, если вдуматься. Надо же было так
подставиться! И свое имя замарал, и редакцию подвел. Идиот. Распсиховался и
начал глушить разгулявшиеся нервы алкоголем. Голова теперь чумная, соображает
плохо, руки-ноги утратили координацию. Ладно, до дома бы добраться – и в
постель. А завтра видно будет.
Начальник-то этот милицейский нормальным мужиком оказался,
не орал, права не качал, расспрашивал спокойно и подробно обо всем. Видно было,
что он Баглюку сочувствует, понимает, что тот не по злому умыслу такое
сотворил. Не то что сыщик Коротков. От Короткова на километр злостью разило,
ненавистью к журналисту. С ним и разговаривать по душам не хотелось. А с
Владимиром Борисовичем разговор хороший вышел, душевный. Баглюк, конечно,
покаялся, бил себя в грудь, извинялся, а Мельник все время его останавливал и
заставлял снова и снова возвращаться к обстоятельствам получения пленок.
– Кто-то затеял против уголовного розыска грязную
игру, – говорил он Валентину, – и мне сейчас важны не ваши извинения.
Я хочу понять, кто и зачем это сделал.
И опять спрашивал, когда тот человек позвонил, что сказал,
как они встретились, как выглядел незнакомец, в чем был одет. Просил припомнить
и описать походку, жесты, манеры, интонации речи, характерные словесные
обороты. Баглюк старался изо всех сил, напрягал память, рассказывал, стараясь
быть максимально точным. Владимир Борисович – человек занятой, сразу видно. За
время их беседы несколько раз выходил из кабинета по неотложным делам, оставляя
Баглюка одного, правда, ненадолго, минут на пять-семь, не больше. И каждый раз
извинялся за то, что вынужден прервать беседу. Вежливый, воспитанный. Приятный,
одним словом, мужик этот Владимир Борисович Мельник.
Тяжелое опьянение все не проходило, в глазах у Баглюка
двоилось, да и реакция была замедленной. Ему стало в какой-то момент страшно,
показалось, что машина совершенно его не слушается и едет сама по себе, куда
захочет. Может, бросить ее к чертовой матери где-нибудь в переулке и взять
такси, а забрать завтра, когда протрезвеет? Нет, угонят, как пить дать угонят
или разденут догола, машина без сигнализации. Сто раз говорил себе, что надо бы
поставить систему, да все руки не доходили или денег не было. Лучше уж дернуть
еще глоточек для храбрости и прибавить скорость, чтоб не мучиться и побыстрее
доехать до спасительного гаража рядом с домом.
Встав на красный свет у очередного перекрестка, Валентин
воровато оглянулся вокруг, быстро достал из «бардачка» плоскую бутылку виски и
сделал три больших глотка. На душе сразу повеселело, дорога уже не казалась ему
такой скользкой, а машина – неуправляемой. Чего он испугался, дурачок? Не в
первый раз сидит пьяным за рулем. Правда, раньше он ездил только, как
говорится, «чуть-чуть взямши», а в такой степени опьянения, как сегодня, ему
машину водить не приходилось. Ну и ладно. Всегда обходилось, и сейчас обойдется.
Ничего страшного. Его ангел хранит, до беды не допустит. Сейчас газку прибавим,
и через десять минут дома. Уже, можно считать, доехали.
* * *
Утреннее совещание у Мельника началось с неожиданности, но
еще более неожиданным был тот оборот, который принял разговор. Собрав
сотрудников отдела, начальник сказал:
