– Сколько еще терпеть-то? – буркнул Коротков уже
спокойнее.
– С полгодика примерно. Потом отчитываться за полгода
придется, а ведь мы все полгода под его руководством работали, он же с первого
января назначен. И на предыдущего начальника он уже ничего спихнуть не сможет,
Колобок год закрыл, прежде чем уходить. Поэтому поближе к полугодовому отчету Барин
утихнет и начнет работать так, как лучше для дела, а не для его самолюбия.
– Нет, ну ты подумай, – он снова
разволновался, – возил меня мордой об стол перед всеми как мальчишку! И,
главное, за что?! Можно подумать, у меня на руках только один Баглюк с его
кретинской статьей. Да у меня двенадцать трупов, и по каждому я должен что-то
сделать, мечусь целыми днями как угорелый, чтобы вечером отчитаться перед
ясными очами. А Баглюк – это даже не уголовное дело, не труп.
– Теперь уже труп, – заметила Настя.
– Не криминальный, – упрямо возразил Юрий. –
Ладно, я пошел план перевыполнять. Тебя никуда подвезти не надо?
– Нет, я буду ждать звонка Самойлова. Месяц
заканчивается, я сказала Мельнику, что нужно готовить аналитическую справку за
январь, так что мои кабинетные посиделки у него подозрений не вызывают.
Юра ушел. Минут через пятнадцать явился Миша Доценко. Видно
было, что на него утренний разбор полетов произвел сильное впечатление.
– Анастасия Павловна, теперь всегда так будет? –
испуганно спросил он прямо с порога.
Пришлось потратить еще некоторое время и объяснить Мише то,
что она только что объясняла Короткову насчет новой метлы.
– Что по Лазаревой, Мишенька? Удалось найти
каких-нибудь свидетелей?
– Кое-что удалось, но пока немногое. В трех случаях из
семи жильцы близлежащих домов видели в интересующее нас время очень высокого
человека. Но не могут точно сказать, кто это был, мужчина или женщина.
Во-первых, было темно, а во-вторых, человек был в куртке с капюшоном. То есть
сначала-то все в один голос говорили, что мужчина, но это и понятно, когда
видишь очень высокую фигуру, то как-то в голову не приходит, что это может быть
женщина. А когда я начинал расспрашивать подробнее, оказывалось, что никаких
признаков, позволяющих идентифицировать пол, они назвать не могут.
– А куртка?
– Тоже не легче. Описание куртки у всех типовое,
повторяю, было темно, цвет практически неразличим. Только светлое или темное.
Но темных курток с капюшоном в Москве пруд пруди, в них каждый третий ходит.
Между прочим, и Лазарева такую носит. Темную и с капюшоном.
По лицу Доценко пробежала тень, глаза потухли, словно
выключили лампочку, горящую у него внутри.
– Что, надоело вам с ней гулять? – сочувственно
спросила Настя.
– Сил моих нет, – признался Михаил. – Она
прямо впиявилась в меня. Подарки какие-то делает, я уж и так и сяк кручусь,
чтобы ее не обидеть. То галстук подарит, то перчатки. Предполагается, что я
тоже должен ей что-то дарить, но ведь опасно. С одной стороны, сделаешь подарок
– она расценит это как начало ведения совместного хозяйства, а не сделаешь
подарка – вроде как ты плохо воспитан. Цветы ей покупаю каждый раз и чувствую
себя полным идиотом. Вообще-то она хорошая баба, но уж слишком прилипчивая.
Понятно, почему мужики от нее шарахаются. Если бы она так в глотку им не вцеплялась,
может, давно бы уже замуж вышла.
– Хорошая? – переспросила Настя. – Вы не
забыли, что она у нас с вами подозреваемая в нескольких убийствах?
– Так это другой вопрос. Конечно, она ненормальная, то
есть не совсем нормальная, – уточнил Доценко, – психованная. Аня
вполне может оказаться убийцей. Но в целом она добрая девица. Кошек бездомных
жалеет, собак.
– Она вам нравится?
– Нет!
Он сказал это так поспешно и испуганно, что Настя невольно
рассмеялась. Она в целом представляла себе вкусы молодого капитана. Ему
нравились изящные сексапильные брюнетки небольшого роста с точеными ножками и
темными глазами. Анна Лазарева под этот типаж ну никак не подходила.
– Не переживайте, Миша, вам уже недолго осталось
мучиться. В самое ближайшее время мы сможем принять решение по Лазаревой.
– У вас появились какие-то данные? – с явным
облегчением спросил он.
– Пока нет. Но могут появиться уже сегодня.
– Значит, мне сегодня вечером опять?..
Он не договорил и безнадежно махнул рукой.
– Вероятно, да. Но вы мне позвоните перед тем, как идти
к Лазаревой на свидание. Может быть, я вас обрадую.
– Хорошо бы, – удрученно произнес Доценко. –
А то мне с каждым днем все труднее из себя целомудренного строить. Она никак не
поймет, почему я ее в постель не тащу.
До трех часов Настя просидела над аналитической справкой о
состоянии преступности и раскрываемости преступлений за январь, вздрагивая от
каждого телефонного звонка и с надеждой хватая трубку. Ну что же Самойлов,
почему не звонит?
И вот наконец долгожданный звонок. Голос профессора был, как
и вчера, сух и ровен.
– Я не нашел в представленных вами материалах признаков
серийных убийств, – спокойно сообщил он.
– А что вы нашли? – спросила Настя, чувствуя
внезапную дрожь.
– Ничего. Все семь убийств совершены разными людьми. Сожалею,
но больше я ничем не могу быть вам полезен. Моя методика разработана только для
серийных убийц. Для обыкновенных преступников она не годится, поэтому никаких
дополнительных данных я вам сообщить не могу.
Настя поблагодарила профессора, повесила трубку и уставилась
в темнеющее пространство за окном. Ну и что теперь делать? Верить профессору
Самойлову или нет?
Глава 10
Парыгин уже почти окончательно убедился в том, что молодой
оперативник Доценко не приведет его к тем людям, которые ворвались в квартиру с
видеокамерой. И поставил сам себе последний срок: сегодня. Сегодня он еще раз
посмотрит, как черноглазый сыщик проведет день, и на этом все. Надо искать
другие пути.
Вчера Евгений уже в третий раз осторожно проверил улицу, где
находилась его основная квартира, и не обнаружил никаких признаков того, что
его кто-то ищет. И возле завода ничего подозрительного. Может, он все себе
напридумывал? Черт его знает… Но не померещилась же ему эта троица. И разбитое
окно. И выброшенный на улицу стул.
Больше всего на свете Евгений Парыгин боялся сойти с ума. Он
прекрасно отдавал себе отчет в том, что почти тридцатилетняя карьера
профессионального наемного убийцы не может не сказаться на психическом здоровье
уже хотя бы потому, что лишение жизни себе подобного противно природе. И посему
постоянно внимательно прислушивался к себе: «не поехала ли крыша». На всякий
случай Парыгин позвонил своему знакомому, тому самому, который быстро умел
решать проблемы битых стекол, и заговорил с ним вроде бы ни о чем, спросил, как
дела. Знакомец тут же поинтересовался, не разбилось ли окно снова, из чего
Евгений Ильич сделал вывод, что ему не померещилось, стекло действительно было
разбитым и его приходилось вставлять. Что же это за история такая непонятная,
не имеющая продолжения?
