В двенадцать лет она вдруг начала расти и уже через год
прочно завоевала прозвище Дылда. Жизнь в среде одноклассников стала
невыносимой, ее дразнили, над ней грубо и глупо подшучивали, а тут еще прыщи,
отнюдь не добавлявшие ей привлекательности. В четырнадцать лет девочки из ее
класса уже ходили с золотыми сережками в ушах и с накрашенными глазами, делали
модные стрижки и встречались с мальчиками из старших классов, и на их фоне Аня
Лазарева выглядела не просто гадким утенком, а чем-то вроде детеныша динозавра,
с длинной шеей и некрасивой головой.
Тогда же появились и вспышки злобности. Родители, надо
отдать им должное, показывали девочку врачам, и врачи объяснили, что рост – это
особенности гормонального обмена, прыщи сами пройдут через год-другой, это
чисто подростковое, связанное с периодом полового созревания, а что касается
раздражительности и вспышек агрессивности, то лучше всего бороться с этим при
помощи спорта.
Аню с удовольствием приняли в баскетбольную секцию, тем более
что общая физическая подготовка у нее была очень хорошая. Не прошло и полугода,
как жизнь ее изменилась. Тренер пришел в школу, к директору, и просил отпустить
Лазареву из 8-го «Б» класса на сборы для подготовки к межреспубликанским
соревнованиям.
– Аня – гордость нашей команды, вся надежда только на
нее, и, если вы не разрешите ей отсутствовать на занятиях, московская юношеская
сборная вряд ли выиграет, – убеждал он.
Разумеется, Аню отпустили, и вся школа была поставлена в
известность, что Лазарева – восходящая звезда советского баскетбола. Девочку
моментально перестали дразнить, а ее рост, бывший до той поры постоянным
предметом гадких насмешек, превратился в достоинство, которому завидовать
впору. Спортивная карьера пошла успешно, прыщи постепенно исчезли, как и
обещали врачи, и все было бы ничего, если бы не сложности на любовном фронте.
Двух с небольшим лет, прожитых Аней в роли прыщавой дылды, оказалось
достаточным для формирования в неустойчивой подростковой психике комплекса
неполноценности. Она хотела быть как все, хотела бегать на свидания, носить
золотые сережки, делать модные стрижки и целоваться с мальчиками. Но красивая
стрижка только подчеркивала уродство ее прыщавого лица, а на свидания ее никто
не приглашал. И она люто ненавидела девочек, которым повезло больше, и
мальчиков, которые не обращали на нее внимания, а если и обращали, то только
для того, чтобы выдать очередную порцию издевательств. Она ненавидела
родителей, которые настырно объясняли ей какую-то чушь про красоту души и достоинства
ума. Она ненавидела всех людей вообще за то, что они провожали ее
сочувственными взглядами. И учителей за то, что они ее не защитили от
одноклассников. И глупую природу за то, что сделала ее такой. Короче, Аня
ненавидела всё и вся.
И выходом из этого мира всеобщей ненависти ей виделась
любовь. Только любовь. Она должна доказать им всем, что ничем не хуже, что и за
ней ухаживают, и ее приглашают на свидания, и ей объясняются в нежных чувствах.
Аня бурно реагировала на малейшие знаки внимания со стороны юношей, охотно
откликалась на них, проявляла активность… И этим отпугивала.
Жизнь постепенно входила в нормальную колею, Аня закончила
школу, но в институт поступать и не думала. Куда ей с ее «удовлетворительной»
подготовкой. Поскольку статья за тунеядство в те годы еще существовала, а
занятия спортом требовали ежедневных тренировок и частых отъездов то на сборы,
то на соревнования, для таких случаев существовала практика формального
трудоустройства. Человек где-то кем-то числится, но на работу не ходит, а свою
зарплату отдает тому, кто трудится за двоих. Аня Лазарева тоже где-то
числилась, посвятив всю себя баскетболу. Как и многие молодые, она не думала о
завтрашнем дне, полагая, что всегда будет юной и сильной и всегда будет
выходить на площадку.
Однако и родители, и тренеры постоянно долбили ей голову
разговорами о высшем образовании. Сначала она отмахивалась, но со временем,
присмотревшись к другим спортсменам и к жизни вообще, поняла, что они правы.
Дорога была проторенной: институт физкультуры параллельно с занятиями спортом,
потом, после завершения выступлений, тренерство. Так поступали очень многие.
Учеба в институте давалась легко, Анна даже удивлялась
этому, помня свои постоянные школьные тройки. К четвертому курсу она уже играла
в сборной страны, и будущее казалось ей понятным и предопределенным. Кто же мог
предположить, что перемены в политике и экономике приведут к постепенному
умиранию спорта… Все стало дорого, и за все надо было платить: за аренду зала
для тренировок, за аренду спортбазы для сборов, а уж сколько стоили билеты на
поезд или самолет, чтобы вывезти куда-то команду, лучше и не говорить. Вместе с
количеством спортивных секций стремительно падало и количество требующихся
тренеров.
Так и вышло, что, получив диплом о высшем образовании и став
слишком «старой» для выступлений в составе сборной, Аня Лазарева в двадцать
семь лет оказалась никому не нужна. Ни спорту, ни какому-либо другому виду
деятельности, ибо ничего не умела, кроме как играть в баскетбол.
Она почувствовала себя обманутой. С пятнадцати лет все свое
время и силы она отдавала баскетболу, она и не жила, по большому счету, а
только функционировала как бегающий, прыгающий и забрасывающий мячи механизм.
Двенадцать лет выброшены псу под хвост. Ни семьи, ни ребенка, ни профессии, ни
денег – ничего. За плечами только спортивные награды, любовные разочарования и
несколько абортов. А дальше что?
Первая депрессия была длительной и тяжелой, Анна пыталась
отравиться, но родители раньше времени вернулись домой с дачи и успели вызвать
«Скорую». Испугавшись психиатрического лечения, которое неминуемо следует за
попытками покончить с собой, она все отрицала, уверяла врачей в своем
неизменном жизнелюбии, благодарила их за спасение и отчаянно лгала насчет того,
зачем приняла такое количество таблеток. Шел девяносто четвертый год,
настроение всеобщего безразличия к чужой беде охватило к тому времени и систему
бесплатного здравоохранения, тем более и лекарств не хватало, и корпуса
больничные давно находились в аварийном состоянии, так что класть новых больных
было некуда, короче, Анну отпустили с миром и без всякого лечения.
Спустя несколько месяцев депрессия повторилась, и снова была
попытка суицида, и снова неудачная. На этот раз спасло Анну не возвращение
родителей, а недобросовестность человека, у которого она покупала таблетки. Во
флаконе было пятьдесят таблеток, но только восемь из них соответствовали
этикетке, а остальные были, как говорится, «из другой оперы», к тому же с давно
прошедшим сроком годности. И снова обошлось без официальной медицины, правда,
перепуганные родители все-таки пригласили домой частнопрактикующего психиатра,
который ничего толкового не сказал, кроме сакраментального: «Ей нужно
чем-нибудь заняться. Хоть работой, хоть семьей». После его ухода Анна, придя в
бешенство, била посуду, хлопала дверьми и орала на родителей как резаная,
запрещая им соваться в свою жизнь.
– Хватит и того, что вы в пятнадцать лет запихнули меня
в этот кретинский баскетбол! – кричала она, сверкая глазами. – Лучше
бы сделали мне пластическую операцию, морду мне поправили, тогда я бы уже давно
была замужем и жила как все! Лучше бы наняли мне репетиторов, чтобы я поступила
в человеческий институт, тогда у меня хотя бы профессия была в руках! А вы
сунули меня в спорт, сбагрили с рук и обрадовались, да еще и институт
присоветовали, который никому сегодня не нужен! Искалечили мне всю жизнь, а
теперь пытаетесь в психушку отправить? Не выйдет!!!
