– Влипли мы с вами, – Доценко в отчаянии покачал
головой. – А все я виноват: ныл, ныл, хотел скорее от Анны освободиться.
– Я тоже виновата, – вздохнула Настя, – это
же я вам сказала, что можно больше ее не трогать. Ну, прокололись мы с вами,
ошиблись, но все равно это не настолько смертельно, как пытается представить
Мельник. Лазарева не в бегах, по крайней мере из Москвы она не уехала, Коротков
ее видел в редакции своими глазами. Другое дело, что мы с вами не знаем, зачем
она приходила туда и искала Баглюка, но Баглюк – это совершенно другая песня,
не имеющая к семи трупам ни малейшего отношения. Ладно, Миша, чего теперь голову
пеплом посыпать, надо звонить следователю, пусть выносит постановление об
объявлении Лазаревой в розыск. Не будем нарываться на еще большие неприятности.
– А если его на месте не окажется?
– Кого? Следователя?
– Ну да. Мельник же сказал, через пятнадцать минут
проверит, а иначе уволит нас обоих.
– Ой, Миша, ну что вы обращаете внимание на всякие
глупости! Сказал, сказал… Он может проверить через пятнадцать минут, поставлен
ли следователь в известность, а командовать ему, когда выносить постановление,
он не может. И вообще, никого он увольнять не собирается, он же не идиот, и так
людей не хватает. Сейчас позвоню Косте Ольшанскому, покаюсь во всех грехах,
будем надеяться, что он пойдет нам навстречу.
– А вдруг его нет на месте? – настойчиво спросил
Доценко.
– Ну нет – так нет, перестаньте дергаться, я вас прошу.
Настя сказала это сердито и тут же мысленно обругала себя.
Какое право она имеет так разговаривать с Михаилом? Ей хорошо, она уже почти
решила сама для себя, что работать с Мельником не будет, особенно после
сегодняшнего, поэтому одним скандалом больше – одним меньше большого значения
не имеет. Для нее лично не имеет. А для Доценко? Ему-то с Барином еще работать
и работать, и он, естественно, не стремится ни к каким выволочкам. Есть золотое
правило: получил нагоняй – промах исправляй, быстро исправишь – репутацию
поправишь. Это ей на свою репутацию в глазах Мельника наплевать, а с Мишей все
по-другому. И сердиться на него она никакого права не имеет.
Но Доценко как в воду глядел: в кабинете Ольшанского телефон
не отвечал, а по другому телефону секретарь ответила, что Константин Михайлович
выехал на обыск. Поскольку дама-секретарь была ярой поклонницей детективной
литературы и особенно любила книги, написанные Татьяной, женой Стасова, Настя
несколько раз в форме подлизывания приносила ей новые повести с автографами,
чем снискала полное и глубокое доверие одной из старейших работниц
следственного отдела городской прокуратуры. Посему адрес, по которому
следователь Ольшанский в данный момент проводил обыск, получила без труда.
– Поехали, Мишенька, – сказала она, натягивая
куртку, – попробуем поймать Костю раньше, чем это сделает наш Барин. Уже
шестой час, Ольшанский может после обыска в прокуратуру не вернуться.
– А вечерний отчет? – с тоской спросил
Доценко. – Надо бы отпроситься у Мельника, а то еще больше орать будет.
– Миша, не будьте ребенком. Нас Гордеев избаловал, это
точно. Никогда не приходилось думать о том, как обмануть начальника, как
выкрутиться. Ничего не поделаешь, придется осваивать эту науку.
Она сняла трубку внутреннего телефона и набрала номер
Жерехова, заместителя начальника отдела.
– Пал Василич, мы с Доценко едем выполнять поручение
Мельника. Если он будет нас искать, напомните ему об этом, пожалуйста, а то он
и забыть может, ругаться начнет, что мы с отчетом не явились.
Намерение сменить место работы и начальника крепло в ней с
каждой минутой. Нельзя сказать, что Анастасия Каменская была честна и абсолютно
правдива во всем, конечно же, нет, иначе она не смогла бы работать в уголовном
розыске. Но думать о том, как обмануть начальника, ей действительно за
последние десять лет ни разу не приходилось. В этом просто не возникало
необходимости, более того, это было глупо и опасно, потому что Колобок-Гордеев
мог дать очень дельный совет и оказать помощь. Он доверял своим подчиненным, их
опыту и интуиции и не топал ногами, когда его указания выполнялись неточно или
не выполнялись, если причины для этого были вескими. А работая с Мельником,
приходится постоянно думать не столько о раскрытии преступлений, сколько о том,
как бы не подставиться. Противно и унизительно.
* * *
Они довольно быстро добрались до места, указанного
добросердечной секретаршей. Перед подъездом дома стояли две машины –
милицейская с синей полосой и голубые «Жигули» Ольшанского.
– Успели, – с облегчением сказала Настя. –
Теперь можно спокойно ждать, когда Костя выйдет. Заодно и воздухом подышим.
Она достала сигареты и зябко поежилась. Мороза не было, под
ногами по-прежнему хлюпал подтаявший снег, но налетавший сырой ветер то и дело
швырял в лицо отвратительную смесь крупки и дождя. Гулять по такой погоде –
удовольствие ниже среднего. Настя заглянула в подъезд в надежде найти там
временное прибежище, но сразу же вышла обратно. Дом был старый, с грязной
лестницей и обшарпанными стенами. Лучше уж на улице побыть.
Она совсем окоченела, когда наконец появился Ольшанский в
сопровождении трех человек.
– Настасья? Какими судьбами? Привет, капитан, –
кивнул он Михаилу. – Что случилось?
– Поговорить надо, Константин Михайлович.
– Подождите минуту, я сейчас освобожусь.
Ольшанский отошел в сторонку, о чем-то коротко переговорил с
теми, кто был вместе с ним на обыске, и открыл свою машину.
– Садитесь, в тепле поговорим, – сказал он.
Настя быстро забралась в салон и достала из сумки носовой
платок, чтобы вытереть мокрое от дождя и снега лицо. Длинных объяснений не
понадобилось, Константин Михайлович все понял сразу.
– Круто с вами новый шеф обходится, – хмыкнул
он. – Тяжко небось?
– Не то словечко, – призналась она.
– А что, капитан, – обратился следователь к
Доценко, – помнишь наш разговор давний? По-моему, теперь тебе самое время
службу менять.
Настя знала, что Ольшанский давно уже пытается переманить
Михаила на следственную работу, высоко ценя его способность получать точные и
правдивые показания от свидетелей и потерпевших. И точно так же она знала, что
Доценко всегда от этих предложений отказывался. Неужели и теперь откажется?
– Я подумаю, – очень серьезно ответил
Михаил. – Может быть, вы и правы, действительно нужно уходить.
– Я всегда прав, – засмеялся Ольшанский. –
Потому что я следователь. Давай, Миша, не тяни, не жди, пока все нервы
истреплешь с новым-то. А я буду твоим наставником, возьму тебя как молодого
специалиста под крыло, так что не бойся, не боги горшки обжигают.
– Я подумаю, – повторил Доценко.
Насте стало тоскливо. Она уйдет, это решено. И Миша,
наверное, уйдет, зачем ему эти приключения на свою голову. Потом потянутся и
другие. Все, что так кропотливо и любовно создавал, собирал по крупицам и
отшлифовывал Гордеев, развалится в один момент, рухнет, как карточный домик.
Жалко до слез. И перед Гордеевым стыдно, не выдержали первых же трудностей,
струсили, разбежались, как крысы с корабля. Может, ей все-таки не уходить?
Мишка в рот ей смотрит, считает ее непререкаемым авторитетом, и если она уйдет,
то и он примет предложение Ольшанского, можно не сомневаться, а если она
останется, то и его сможет удержать. Надо еще потерпеть, постараться
привыкнуть. Конечно, всем противно, всем тяжело с новым начальником, но все же
терпят, никто об уходе не заговаривает. Только она. Что же она, слабее всех?
