– Константин Михайлович, – сказала она с
наигранным возмущением, – вы что это удумали? Кадры переманивать? Нехорошо
искать топор под чужой лавкой.
– Конечно, лучше, чтобы этим топором пользовался ваш Мельник, –
отпарировал следователь. – То-то он дров нарубит, на три избы хватит, еще
и останется. Этого дожидаетесь? Ладно, шучу, сами разберетесь, кому где
работать. Так что с вашей Лазаревой будем делать? Объявлять в розыск?
– Объявляйте. Мельника все равно не переубедить. Он
считает, что она причастна к убийствам, и отступать от этого не собирается.
– Так, может, действительно причастна? –
прищурился Ольшанский. – Не станет же Мельник безосновательно упираться,
значит, какие-то основания у него есть.
– Константин Михайлович, основания у него есть, если
считать семь убийств серией.
– Ну так?..
– А у меня есть основания считать, что это не серия.
Вот и выбирайте, кому вы больше верите, мне или Мельнику.
– Ишь ты! – расхохотался он. – Нормальный
мужик, выбирая между мужчиной и женщиной, должен выбрать женщину. А я
нормальный. Я только хочу понимать, почему Мельник к твоим доводам не
прислушивается. Мне они показались вполне убедительными. Тем более я знаю о
работах Самойлова и о той зеленоградской истории тоже знаю. Я бы на месте
твоего начальника поверил тебе. И если он поступает по-другому, я хочу
понимать, почему он это делает, из каких соображений. Или ты опять не все мне
рассказываешь?
– Да нет, на этот раз все рассказала, ничего не утаила.
А вот Мельнику я действительно про Самойлова не говорила.
– Отчего же? Это ведь самое главное в твоих
рассуждениях.
– Да ну… – Настя пожала плечами, – я и вам-то
рассказала только из уважения. А он бы меня вообще на смех поднял. Вы же сами
знаете, как у нас к науке относятся. И нет у Мельника никаких соображений, есть
только тупое упрямство и неумение отступать от своей позиции, даже когда это
явно нужно сделать. Он так активно поддерживал нас, когда мы искали серийного
убийцу, моделировали его портрет, вышли сначала на идею высокой
женщины-спортсменки, потом вычислили Лазареву, а теперь он просто не в силах
признаться самому себе, что все было напрасно. Он тогда так нахваливал нас, на
каждой оперативке всем в пример ставил. Что же теперь получается, что он дурак,
поддерживал и выпячивал неправильную версию, хвалил глупых подчиненных? Никогда
в жизни он этого не допустит. У таких, как Мельник, лучше уж пусть серийный
убийца вообще останется непойманным, чем в результате окажется, что начальник
заблуждался. Вот вы только что сказали, что всегда правы, потому что вы –
следователь. А Мельник всегда прав потому, что он начальник. Понимаете разницу?
– Ох, как ты его не любишь, – покачал головой
Ольшанский. – Я-то всегда считал тебя сдержанной, даже равнодушной, а из
тебя ненависть прямо-таки через край хлещет. Эк тебя разобрало. Ты себя со
стороны-то слышишь?
– Нет, а что?
– Да ты же почти кричишь.
– Правда? – Настя смутилась. – Извините.
Разволновалась.
– А вот это зря. Плохой начальник – не повод для
волнений, дело обычное, все так живут. Вас куда подбросить?
– До ближайшего метро, если можно.
– Можно и не до ближайшего. Тебе какая линия нужна?
Домой едешь?
– Домой, – устало кивнула она и тут же спохватилась:
– Ой нет, простите, к родителям! Забыла совсем, я же обещала к ним заехать. Это
Серпуховская ветка.
– Ясно. А тебе куда, капитан?
– Мне тоже можно на Серпуховскую.
Настя и Доценко вышли из машины у станции «Нагорная». В
метро она купила огромный нарядный букет роз, чтобы поздравить мать и отчима с
годовщиной свадьбы. Народу в вагоне было совсем мало, поезд шел из «спальных»
районов города, и после окончания рабочего дня люди ехали в основном в
противоположном направлении.
– Анастасия Павловна, вы будете меня осуждать, если я
уйду к Ольшанскому? – спросил Доценко.
Вот он, тот вопрос, которого она так боялась. Что ответить?
Отговаривать его от этого шага, а потом уйти самой? Или поддержать? Как
правильно?
– Миша, вы не должны оглядываться на мое мнение. Поступайте
так, как считаете правильным. Только не принимайте поспешных решений, это самое
главное.
Лицемерка! «Не принимайте поспешных решений». А сама она
разве не так поступила? Можно подумать, она месяцами мучилась, терзалась,
взвешивала все «за» и «против». Тоже приняла решение внезапно, под влиянием
минуты, эмоционального всплеска. И теперь это решение крепнет в ней с каждым
часом. Только одновременно с ним усиливается и чувство стыда. Стыда за свою
трусость, слабость. Стыда перед полковником Гордеевым.
На станции «Боровицкая» Михаил попрощался и вышел, ему нужно
было на пересадку, а Настя поехала дальше, погруженная в свои невеселые думы.
Может быть, после разговора с отчимом ей станет полегче? Хотя бы смута в душе
рассеется.
* * *
В доме у родителей оказалось полно гостей, и для Насти это
было неприятной неожиданностью. Меньше всего ей хотелось сейчас быть на людях,
улыбаться, общаться с посторонними. Если бы мама еще вчера предупредила ее,
Настя нашла бы миллион причин, одна уважительнее другой, по которым она именно
сегодня ну никак не может приехать. Но мама коварно промолчала и говорила
только о необходимости правильно питаться.
Настя мужественно «отбывала повинность», то и дело
поглядывая на часы. Удобно ли уже исчезнуть или нужно еще потусоваться с
гостями, чтобы не обидеть маму и Леонида Петровича? Ее всегда поражала
способность родителей обрастать знакомствами и устанавливать дружеские
отношения с людьми, никак не связанными с их профессиональным кругом. Если бы
Насте пришлось звать гостей, они сплошь были бы или ее коллегами с Петровки,
или Лешкиными, из его института. А сейчас вокруг нее были гости самых разных
профессий, с которыми мама и отчим знакомились на приемах, банкетах, во время
отпусков, были даже две мамины школьные подруги.
Она пробралась к отчиму и потянула его за рукав.
– Пап, пойдем на кухню, мне с тобой посоветоваться
надо.
Леонид Петрович тут же извинился перед толстым смешным
дядькой, с которым что-то оживленно обсуждал, и поднялся из-за стола. Но кухня
оказалась занята, там сидели две дамы и, весело чирикая, украшали котлеты на
косточках затейливыми бантиками из тонких полосок цветной бумаги. Настя
растерянно взглянула на отчима, но он тут же сделал головой движение,
указывающее на входную дверь. Стараясь не щелкать замком, они тихонько
выбрались на лестничную площадку.
– Ну, ребенок Настя, говори, что тебя гложет.
– Я не могу работать с Мельником, – выпалила она.
– Не можешь или не хочешь?
– Не хочу, потому что не могу. Папа, я подумываю о том,
чтобы уйти из отдела. Что ты мне скажешь?
