Она представила себе, как вернется вечером в пустую квартиру
и останется один на один со своей болью. Сколько дней она уже живет так? Один,
два, неделю? Ей кажется, что другая жизнь, та, прошлая, была когда-то очень
давно, и в той прошлой жизни у нее было все, что нужно, чтобы быть счастливой,
а она все чем-то была недовольна, находила какие-то глупые поводы для
переживаний и расстройств. Разве она могла представить себе, что может быть
ТАКАЯ боль и ТАКАЯ жизнь? Если бы могла, то, наверное, чувствовала бы себя
абсолютно счастливой и благодарила судьбу за каждый день, прожитый без этой
чудовищной боли, которая пронзает все тело и от которой темнеет в глазах.
Вот теперь надо как-то собираться с силами и куда-то идти…
Куда идти? Ах да, домой, конечно, уже половина девятого. Сколько же она так
просидела, уставясь неподвижными глазами в трещину на штукатурке? Час, два,
три? Кажется, недавно здесь был Миша, она разговаривала с ним… Потом она ходила
к Мельнику и отчитывалась о работе, проделанной за день. Что она ему говорила?
Даже припомнить не может. Хорошо, что, кроме дела о семи задушенных, у нее есть
и другие дела, которыми надо заниматься, по ним и отчитывалась. А про душителя
Мельник пока не спрашивает, потому что Лазареву объявили в розыск, и, пока ее
не найдут, Барин ничего спрашивать не будет.
Настя с трудом заставила себя подняться из-за стола и убрать
в сейф бумаги. Она уже застегнула куртку и потянулась к выключателю, чтобы
погасить свет, но внезапно вернулась к столу, сняла телефонную трубку, набрала
номер.
– Иван Алексеевич, пригласите меня сегодня поужинать с
вами, – сказала она, не испытывая ни смущения, ни неловкости, хотя в
другое время даже под страхом смерти не смогла бы напроситься в гости к
генералу Заточному.
– Приезжайте, – коротко ответил генерал. –
Адрес помните, или вас у метро встретить?
– Помню, сама дойду.
Она положила трубку, погасила свет, заперла дверь и медленно
пошла по длинному коридору здания на Петровке, 38, плохо понимая, зачем только
что звонила генералу и чего ждет от встречи с ним.
* * *
Генерал открыл ей дверь в спортивном костюме. Он был
сухощавым и подтянутым и всегда выглядел намного моложе, чем был на самом деле.
Возраст выдавали только поредевшие волосы и морщины, зато желтые тигриные глаза
умели превращаться в расплавленное золото, когда Ивану Алексеевичу хотелось
быть обаятельным и расположить собеседника к себе. Генерал помог Насте
раздеться и указал жестом на кухню.
– Прошу извинить, заранее не готовился к вашему визиту,
поэтому ужин совсем скромный.
– Ничего, я не голодна. Мне бы только сесть где-нибудь
в уголке, – пробормотала Настя.
Заточный уселся напротив гостьи за стол и внимательно
посмотрел на нее.
– Вы плохо выглядите, – заметил он. – Не
болеете?
– Нет.
– Вам надо снова начать гулять со мной по выходным. Вы
совсем разленились, Анастасия, это не дело.
– Иван Алексеевич, ну почему все так заботятся о моем
физическом здоровье! Мама мне каждый день на мозги капает, чтобы я правильно
питалась, вы требуете, чтобы я гуляла и дышала воздухом.
Она не сумела сдержаться, и слова прозвучали раздраженно и
нервно, но генерал, судя по всему, не обиделся.
– А что вы видите в этом неправильного? –
насмешливо спросил он.
– Да нет, все правильно, только почему-то никто не проявляет
заботы о том, чтобы у человека на душе было спокойно, все больше о желудке
беспокоятся. Не обращайте внимания, Иван Алексеевич, это я просто так ворчу, от
плохого настроения. А где Максим?
– Уехал с друзьями в дом отдыха, на лыжах кататься.
– А учеба? – удивилась она.
– Какая учеба, Настенька? Он уже студент, у них
каникулы до десятого февраля.
– Ох, простите, – она виновато улыбнулась, –
я забыла, все никак не привыкну к тому, что он уже не школьник.
Заточный поставил на стол хлеб, бутылку с кетчупом, тарелку
с квашеной капустой.
– Сейчас картофель сварится, потерпите еще чуть-чуть.
Кстати, почему вы не идете домой? Где ваш муж?
– В Америке. В прекрасной далекой Америке, вожделенной
для девяноста процентов наших соотечественников.
– Что за сарказм? – удивился генерал. – Вы
что-то имеете против Америки?
– Ничего. Ровным счетом ничего. Но и «за» тоже ничего
нет. Поэтому я просто не понимаю, что там хорошего и почему все так туда
стремятся. Меня, например, туда калачом не заманишь. Тоска зеленая. И все чужие
вокруг.
– Анастасия, я вас не узнаю сегодня. Вы сами на себя не
похожи. Что с вами? Я, в общем-то, догадываюсь, что вы пришли ко мне не потому,
что голодны, а дома у вас нет еды. Вас что-то гнетет, вы хотите что-то обсудить
со мной, так что же вас удерживает? Говорите. Вы ведь для этого пришли, а не
для того, чтобы съесть в моем скучном обществе отварную картошку с квашеной
капустой, правда?
– Правда. Я действительно хочу поговорить с вами, но у
меня язык не поворачивается.
– А вы не бойтесь. Тем более и картошка уже сварилась,
сейчас начнем есть, и дело легче пойдет.
Он ловко слил воду в раковину, подсушил картофель и выложил
его на большое плоское блюдо.
– Накладывайте себе сами, капустку берите, это мы с
Максимом заквашивали, она в этот раз замечательно получилась. Может, вы выпить
хотите?
– Нет, спасибо.
Настя положила себе на тарелку две дымящиеся картофелины и
начала машинально разминать их вилкой, уставившись на едва заметное пятнышко на
зеленовато-голубой клеенке, которой был покрыт кухонный стол. Есть ей не
хотелось, но приличия требовали, чтобы она хотя бы сделала вид, что ужинает
вместе с хозяином.
– Иван Алексеевич, помнится мне, вы как-то говорили,
что если я надумаю сменить место работы, то могу рассчитывать на вашу
службу, – наконец начала она, собравшись с духом.
– Говорил. Могу и сейчас повторить. А что, у нас с вами
есть повод вернуться к этому разговору?
– Есть. Возьмите меня к себе. Пожалуйста, –
добавила она вдруг жалобно и тихо заплакала.
Заточный молча встал и вышел из кухни. Настя поняла, что он
не терпит женских слез, и постаралась успокоиться, кляня себя в душе за
слабость и несдержанность. Но попытки перестать плакать привели лишь к тому,
что слезы потекли еще сильнее, а горло свело судорогой. Она подошла к раковине,
включила холодную воду и выпила залпом целый стакан, потом плеснула из
пригоршни себе в лицо. Постепенно горло разжалось, слезы перестали катиться по
лицу. Она вытерлась кухонным полотенцем, снова села за стол и закурила. И почти
сразу же появился Заточный. Вероятно, уловив запах дыма, он понял, что гостья
уже не рыдает.
– Вы успокоились? – сухо спросил он. – Мы
можем продолжать разговор?
