– Ася, глянь, пожалуйста, в свои бумажки, мне нужен
адрес этого придурка Мамонтова. Я уже час его жду, окоченел совсем.
– Неужели не пришел?
– Не пришел, гаденыш. Найду – ноги повыдергиваю.
Настя быстро открыла сейф и вытащила папку с материалами за
1995 год, мысленно похвалив себя за предусмотрительность. Конечно, ей удобнее
было бы хранить все материалы за год в одном месте, но она из необъяснимого
чувства самосохранения все-таки делила их на две папки: в одну складывала
итоговые справки, обезличенные, пестрящие цифрами и логическими построениями,
но не имеющие ни одной фамилии, а в другой папке держала все текущие и черновые
материалы с фамилиями, кличками, адресами, телефонами и прочими необходимыми
сведениями. Каждую неделю все эти данные заносились в Настин домашний компьютер
и там уже распределялись по директориям и файлам, формируя самые разнообразные
сводки и таблицы, но здесь, в кабинете на Петровке, 38, информация хранилась в
папках, причем далеко не всегда в идеальном порядке. Настя, правда,
ориентировалась в этих бумажках легко, но посторонний человек никогда не нашел
бы здесь нужный материал. Если бы все материалы были в одной папке, а папку эту
унес два дня назад лично Барин «для ознакомления», то не видать бы Юрке
Короткову нужного адреса как своих ушей. Пришлось бы через адресное бюро
запрашивать, а в Москве Мамонтовых этих…
Она продиктовала Короткову адрес и на всякий случай телефон
Никиты Мамонтова, проходившего в девяносто пятом году по делу об убийстве на
Павелецком вокзале. Жил Никита очень далеко от «Чертановской», на другом конце
города, в Отрадном.
– Ты прямо сейчас к нему поедешь? – спросила она.
– Как же, разлетелся, – зло фыркнул
Коротков. – Я и так целый час впустую потратил. Я ему специально на
«Чертановской» назначил встречу, у меня в этом районе два дела, которые надо
сделать. Одно, кстати, по твоему душегубу. Вот закончу здесь все, что
запланировал, потом, может быть, к Никите загляну, если ноги еще носить будут.
Все, подруга, побежал.
* * *
Это была классическая ловушка, которую расставляли сотни раз
и в которую попадались сотни людей. Более того, она была описана в десятках
детективных романов и показана в десятках кинофильмов. Но в нее все равно
продолжали попадаться.
Майор Коротков был опытным оперативником. Поэтому сначала он
долго звонил в дверь квартиры Никиты, потом осторожно толкнул ее. Убедившись,
что дверь открыта, он не стал заходить внутрь, притворил дверь и позвонил в
соседнюю квартиру. Ему открыла молодая женщина с годовалым карапузом на руках.
Юра показал ей раскрытое удостоверение.
– У вашего соседа дверь не заперта, – сказал
он, – а на звонки он не отвечает. Вы позволите мне позвонить в милицию?
– Так вы же сами милиция, – рассмеялась молодая
мама.
– Один милиционер – не милиционер, – доверительно
понизив голос, сообщил Коротков.
– Как это?
– А вот так. Нам тоже свидетели нужны, как и всем
остальным. А то я сейчас зайду в квартиру к Никите, а окажется, что там воры
побывали. И я никогда в жизни не докажу, что сам тоже ничего не прихватил,
воспользовавшись случаем.
– Так давайте я с вами зайду, – с готовностью
предложила соседка Никиты. – И если надо будет, смогу подтвердить, что вы
ничего не брали. Хотите?
Коротков не хотел. Совсем ни к чему втягивать эту милую
молодую мамочку в дело об убийстве. А то, что дело это именно об убийстве, а не
о квартирной краже, он уже не сомневался. Юрий Коротков был опытным сыщиком.
* * *
Валентин Баглюк всегда тяжело переносил похмелье. Вообще-то
пил он нечасто, только когда оказывался в хорошей теплой компании, но тут уж
имел обыкновение набираться под завязку, то есть до провалов памяти и полной
потери ориентации. И каждый раз следом за этим прекрасным вечером наступало
утро. Ужасное. Омерзительное. Такое тяжелое, что казалось Вале Баглюку
последним утром в его такой недолгой жизни.
Работал Баглюк в популярной московской газете, известной
своим пристрастием к скандальным разоблачениям и «жареным» фактам. Проснувшись
сегодня поутру, он подумал, что больше никогда уже не напишет в свою газету ни
одного материала. По той простой причине, что сегодняшнее утро будет последним
в его жизни. Ну черт возьми, ну зачем он вчера так набрался? Вот ведь каждый
раз одно и то же: знает, каково будет на следующий день, но все равно пьет,
причем чем больше пьет, тем туманнее делается перспектива утренних похмельных
страданий. Утро – оно когда еще будет, а веселье и душевный подъем – вот они,
прямо сейчас.
Одним словом, плохо было Валентину. Мучился он. И даже почти
плакал от дурноты и собственного бессилия. Потому что одно он знал точно:
опохмеляться нельзя. Если начнешь по утрам опохмеляться, значит, ты уже
законченный алкоголик. И хотя по рассказам друзей Баглюк знал, что опохмелочные
сто граммов мгновенно приведут его в человеческое состояние, он мужественно
терпел и перемогался.
С трудом донеся тело до ванны, Валентин втащил себя под душ
и сделал воду похолоднее. Минут через десять стало чуть-чуть легче. Когда-то,
еще при советской власти, в аптеках продавались замечательные таблетки аэрон.
Теперь их уже давно не выпускали, но Баглюк еще в те давние времена ухитрился
закупить аэрон впрок, благо при правильном хранении срок годности у таблеток
был аж до девяносто восьмого года. Таблетка аэрона в сочетании с таблеткой
новоцефальгина давала неплохой эффект при похмельных головных болях и тошноте.
Он уже вышел из ванной, достал заветные лекарства и
приготовился запить их водой, как зазвонил висящий на кухонной стене телефон.
Баглюк решил не подходить. Разговаривать сил не было. Звонки все не
прекращались, а телефонная розетка была неразъемной. Чтобы отключить телефон,
нужно было брать в руки отвертку, садиться на корточки, вывинчивать шурупы и
отсоединять клеммы. О таких сложных процедурах Валентин в его нынешнем
состоянии и помыслить не мог. Более того, аппарат был старый, регулятор
громкости звонка давно сломался, так что и сделать звук потише никакой возможности
не было. Разве что пойти в комнату и принести подушку… Да что с ней делать, с
подушкой этой? Телефон-то висит на стене, а не стоит на горизонтальной
плоскости. Нет уж, лучше снять трубку, а то у него от этих душераздирающих
звонков сейчас судороги начнутся. О господи, зачем он вчера столько пил!
– Алло, – умирающим голосом пробормотал в трубку
Баглюк, надеясь сойти за тяжелобольного и тем самым смутить настырного
абонента.
– Валентин Николаевич? – послышался совершенно
незнакомый голос.
– Да, я вас слушаю, – откликнулся Баглюк,
представляя себя в этот момент на сцене в роли Маргариты Готье в финале.
– Вас заинтересует материал об убийстве?
– Смотря о каком.
– Убийство совершено вчера. А убитый – осведомитель
Петровки. Вспомните, в ряде газет прошли публикации о том, что милиция вербует
людей, использует их, а потом бросает, как отработанный материал. Осведомитель
становится никому не нужен, более того, даже тайна его имени перестает
охраняться. И вот результат. Почему-то ваша газета, такая популярная и любимая
москвичами, эту тему ни разу не затронула. Вам это что, неинтересно?
