Она молча взяла его руку, прижала к своей щеке, постояла
неподвижно несколько секунд и медленно пошла к строящемуся зданию. Евгений
Ильич какое-то время смотрел ей вслед, потом, не сводя глаз с едва различимой в
темноте фигуры, направился к стоящему рядом дому. Тому, в котором светились
несколько окон. Разумеется, он предпочел бы другой дом, в котором совершенно
точно никого не было, но, к сожалению, будущий конференц-зал был расположен не
с той стороны и из незаселенного дома не просматривался.
Дом был длинным, на десять подъездов, и Парыгин выбрал самый
удобный для обзора. Расстегнув висящую на плече сумку, он достал бинокль,
сконструированный для ночного наблюдения, и поднес к глазам. Фигура рослой
девушки была видна хорошо, четко. Анна медленно поднималась по лестнице между
третьим и четвертым этажом. Постояла на площадке, пощупала рукой стену, подошла
к краю горизонтального перекрытия, еще немного постояла и снова двинулась
наверх, на следующий этаж. Евгений повесил бинокль на шею и достал камеру. В
свое время он заплатил за нее бешеные деньги, но она того стоила. Снимала не
только в темноте, но и с большим увеличением. Если Петр Михайлович начнет
позволять себе лишнее, это будет записано на пленку, и тогда уж ему не
отвертеться. Одно дело – голые, ничем не подкрепленные слова, и совсем другое –
зафиксированные факты. За слова, сотрясающие воздух, он платить не захочет, это
и понятно, а вот за факты ему заплатить придется.
Анна дошла до широкой лестницы конференц-зала и
остановилась. Парыгин глянул на светящийся циферблат наручных часов. Двадцать
три двадцать. Еще не меньше десяти минут, но он не сомневался, что Петр
Михайлович заставит себя ждать. Камеру можно пока оставить в покое, достаточно
одного бинокля. Теперь Анна медленно, очень медленно поднималась по широкой
лестнице. Вот она уже на площадке. Идет вниз, на этот раз уже быстрее. Опять
наверх – и снова вниз, перепрыгивая через ступени. Парыгин понял, что она
пытается привыкнуть к этой лестнице, чтобы в темноте иметь возможность быстро
передвигаться. Умница, девочка. Все делает правильно. Хотя, как знать,
пригодится ли ей это. Скорее всего нет.
Когда на улице показался человек, Анна уже снова стояла на
площадке, там, где велел Петр. Стояла неподвижно, вжавшись в вертикальную опору
между перекрытиями. В этом месте стены не было. Человек со знакомой Парыгину
походкой подошел к строящемуся зданию и начал подниматься наверх. Евгений Ильич
на несколько мгновений расслабил мускулы, чтобы дать им отдохнуть, и вскинул
камеру на плечо, пока не включая ее, а лишь наблюдая в глазок видоискателя.
Анну и Петра Михайловича разделяло три этажа, потом два, один… Теперь уже два
десятка метров… Все. Петр на площадке. Стоит, оглядывается. Анна выходит из
укрытия, приближается к нему. Парыгину не слышно, о чем они разговаривают, но
по жестам и позам он чувствует, что идет обмен настороженными репликами. Анна
нервничает, спина напряжена, руки в карманах. Петр, напротив, активно
жестикулирует. Нет, Парыгина этим не обманешь, он слишком опытен, чтобы не
понять. Сам так делал. Строил из себя человека, привыкшего размахивать руками,
и собеседник расслаблялся, не видя опасности. А опасность была. Потому что в
один прекрасный момент из беспорядочных и ставших привычными жестов вдруг
вырывается одно движение, одно-единственное, и тебя достает нож. Или пуля. Или
удар по горлу.
Евгений Ильич включил камеру. Пора.
Наметанным глазом он сразу увидел то самое движение, которое
должно было достать Анну. Но она, обладающая хорошей реакцией спортсменка,
успела отскочить. Петр пытался схватить ее одной рукой за длинные волосы,
другой – за горло. Значит, не будет ни выстрелов, ни ножа. Планируется падение
с высоты. Нормально, подумал Парыгин. Для строящегося многоэтажного здания –
вполне нормально. Анна уже бежала вниз по широкой лестнице будущего амфитеатра,
перепрыгивая через две ступеньки, Петр отставал совсем чуть-чуть, он двигался
легко и уверенно, видно, бывал здесь раньше.
И тут Анна совершила ошибку, побежав не вниз, а почему-то
наверх, на девятый этаж. Растерялась.
Внезапно в голову Парыгину пришла мысль о том, что он,
вероятно, недооценивает Анну. Почему обязательно растерялась? А если нет? Если
она умышленно заманивает Петра на высоту и собирается сделать с ним то, что на
самом деле хотел сделать с ней он? И с чего это Парыгин решил, что Аня –
существо нежное и безобидное. Разве забыл он, как чуть не дрался с ней в тот первый
вечер, когда она впала в неконтролируемую ярость, и как буквально под его
руками ее мускулы наливались нечеловеческой силой? Нет, не забыл. Она далеко не
дура и уже должна была понять, что Петр платить не хочет и собирается
просто-напросто избавиться от шантажистки. И если в ней снова вспыхнула та
самая бешеная злоба, то Петру, пожалуй, уже можно начать сочувствовать, живым
Анна его не выпустит.
Это нельзя допускать. Если Петр не принес с собой денег, то
его смерть не решит проблем Парыгина. А если принес? Тогда придется обыскивать
мертвое тело, что тоже ничего приятного не сулит. Так все-таки, принес он
деньги или нет? Во время первых минут разговора на площадке конференц-зала он
расстегивал куртку и что-то доставал из внутреннего кармана, показывал Анне,
потом снова убрал. Вполне возможно, что и деньги, ведь первый вопрос вымогателя
в этой ситуации всегда бывает таким: «Принесли? Показывайте». Петр
продемонстрировал пачки долларов, убрал и стал требовать гарантий. Это тоже
нормально, без гарантий никто денег не дает. Можно считать, что какая-то сумма
у него все-таки есть, пусть и не вся, но уже что-то. Опять же если это не
«кукла».
Две фигуры показались между одиннадцатым и двенадцатым
этажом. Петр достал Анну. Они стояли, вцепившись друг в друга, на маленькой
площадке, и издалека казалось, что двое влюбленных слились в объятиях. Это
длилось всего три-четыре секунды, но для Парыгина это была вечность. Фигуры
отпрянули друг от друга, и та, которая была выше, снова полетела наверх.
Достигнув двенадцатого этажа, Анна не стала больше подниматься, а отбежала на
середину широкой площадки горизонтального перекрытия. Теперь между ней и
преследователем было чуть больше двух метров, Петр стоял напротив нее и
примеривался, с какой стороны удобнее зайти, чтобы подтолкнуть Анну к краю
площадки. Камера едва слышно жужжала рядом с ухом Парыгина, а он не отводил
глаз от двух фигур, бесшумно двигающихся в темноте. Петр Михайлович начал
медленные, осторожные, едва заметные шаги в сторону своей жертвы, Анна так же
медленно отступала, четко сохраняя удобную ей безопасную дистанцию, слишком
большую для того, чтобы мужчина мог достать ее руками, но вполне достаточную,
чтобы видеть каждое его движение. Парыгин не сомневался, что глазомер у бывшей
баскетболистки отличный.
Анна все отступала и отступала, и Евгений Ильич с ужасом
увидел в нескольких десятках сантиметров от ее затылка горизонтально
укрепленную балку. Балка была рассчитана на людей с нормальным ростом, но Аня
непременно заденет ее головой, если не пригнется. Девушка неотвратимо
приближалась к проклятой балке, и Парыгин готов был заорать во весь голос,
чтобы предупредить ее, но тут же одергивал себя: зачем? Все идет так, как и
должно идти. Петр хочет убить шантажистку, не ведая, что тем самым дает повод
для еще более серьезного шантажа. Если ему удастся справиться с Анной, то
придется платить. Если верх одержит девушка, то придется довольствоваться той
суммой, которая у Петра есть с собой, а это уже хуже.
