Руки, по-прежнему, тряслись… Да что руки! Поначалу меня всего просто колотило! От неожиданности? Скорее да, чем нет… «Когда я уже не голубкой сверкающей белой, а чёрной старухой в окошко твоё загляну…» — крутилась в голове неизвестно откуда выплывшая строчка.
После стакана холодного чая мне стало легче. Трясти уже нигде не трясло, мысли стали внятными. Почему Славка не может жить с какой-нибудь родственницей? Ещё как может. Например, с бабушкой Яра живет. Почему бы ей, в самом деле, не жить с бабушкой? Или с тёткой? И почему старушка не может быть выжившей из ума? Еще как… еще как может. Вполне может сунуть сережку под половик. Они еще и не такое вытворить могут в таком-то возрасте.
Тётка, бабка — это, конечно, хорошо… Только с чего вдруг я так перепугался, а? Вспоминая шаркающую сгорбленную фигуру, я не мог вспомнить ничего, что могло бы хоть в какой-то мере пугать. Старуха, как старуха. Повстречай я её на улице…
Ну да, всё дело в неожиданности. Когда ждёшь встречи с прекрасным и светлым — меньше всего ожидаешь повстречать вот такое!
Помнится, у кого-то из западных писателей был рассказ, как некто, придя на киносеанс, вдруг оказался на концерте марширующего оркестра, состоящего сплошь из полных домохозяек с небритыми ногами. Играли они, разумеется, отвратительно. Собственно, чем заканчивается рассказ, я не помню, но вот эпиграф: «Моему другу, чуть не умершему из-за подобного»
[1]
, кажется — сейчас пришёлся бы очень к месту!
* * *
Дома казались сделанными из мороженого: горячий воздух дрожал, и стены в этом дрожании оплывали, как пломбир на солнцепёке.
Солнце уже почти закатилось и теперь уже просто играло, перебирая лучами, с мешаниной крыш и скверов, словно тонкие горячие пальцы гладили город по раскалённой голове.
Земля в тени старого школьного здания тоже была горячей, но здесь было чуть прохладней. Я уселся, скрестив ноги, прямо на землю и откинул голову назад. Небо было бело-голубое, выцветшее, словно застиранное детское одеяло. А прямо передо мной сверкали, переливались, сталкивались и вновь растекались золотисто-оранжевым озером бесконечные крыши.
Две монахини, похожие на пару голубей, неодобрительно посмотрели на меня, но, так ничего и не сказав, отправились по своим таинственным чернецким делам. Через несколько мгновений за моей спиной в надвратной звоннице ударил колокол.
Оказалось, что колокольный звон, густой и жаркий, прекрасно сливается с горящим на крышах солнцем. Движения их стали спокойней, ровнее. А спустя несколько мгновений стало ясно, что ждали они именно этих звуков и теперь качаются под тугое пение колокола!
Я слегка прикрыл глаза. Так и есть: крыши танцевали. Потом к ним присоединились мелкие, но куда более яркие искры окон, и вместе они стали кружиться всё быстрее и быстрее… И начали подниматься вверх. Теперь чтобы смотреть на них, надо было лечь на спину…
Кольцо кружащихся огней стало звонким и тонким, сшитым из золота поясом… Нет, оправой. Оправой зеркала. Я заглянул в него, но вместо отражения увидел только лицо Славки.
— Привет! — улыбнулась мне Славка.
— Привет-привет, — отозвался я, не открывая глаз.
— Что ты делаешь?
— Прокладываю маршрут, — сообщил я, изображая серьёзность.
— Куда?! — смеясь, спросила она.
— По Чертоль… — я открыл глаза и сел. — По Чертолью… — немного опешив, повторил я. Славка, по-прежнему, смотрела на меня.
— Мне нравится, — сказала она, — как ты прокладываешь маршруты. Можно с тобой? — не дожидаясь моего, ответа она села рядом. Какое-то время мы молча смотрели на крыши.
— Славка…
— Что?
— А ты-то что тут делаешь? Надеюсь, не в монахини подалась?
— Нееет! — Славка, опустившая было голову на поднятые колени, посмотрела на меня. — Я иногда приезжаю сюда посмотреть настарый город.
— Вообще-то я смотрел на крыши и заснул. Крыши и колокол.
— Крыши и колокол? — Славка взглянула на меня снова. — А хочешь, я покажу тебе призраков?
— Призраков? Тут живут призраки?
— Призраки живут везде. Вопрос только в том, когда…
Крыши уже погасли, последние окна уже не казались лужами расплавленного золота — так, остывающие угли…
— Пойдём! — Славка легко поднялась и взяла меня за руку. — Пойдём скорей! А то всё пропустим!
Сумерки упали на улицу за воротами монастыря, тонкой мукой повисли в воздухе, расплескались тушью по подворотням. Я обомлел…
— Смотри! Ну? Видишь? — Славка с гордостью обвела рукой открывшееся нашим глазам зрелище, словно сама только что всё это создала. — Видишь?
Все краски будто смешались, как бывает с негативом цветной фотографии! В сумерках всё стало… Немного другим, чужим, но не злым — тёплым, уютным, и чуть-чуть незнакомым. Словно переулок и улица были нарисованы акварелью, а потом их вырезали и наклеили на мебель в какой-то старой квартире. На старую тяжёлую мебель с резными столбиками, сделанную в те времена, когда никто и понятия не имел о пластмассе, поролоне и автомобильных пробках. Прохожие на фоне этого пейзажа действительно казались призраками. Они даже не шли, а легко скользили над землёй, меняя цвета и, время от времени, становясь прозрачными… И вдруг иллюзия закончилась. Всё вокруг опять стало таким, как всегда.
Я обернулся к Славке, испугавшись, что не увижу её, что она исчезла вместе с этим видением, словно она была его частью. Но Славка не исчезла. Наоборот, её рука — я только через мгновение понял, что до сих пор держу её за руку, — кажется, стала куда более осязаемой, чем это полагается, в её изумрудных глазах играли тонкие лукавые огоньки.
— Что произошло? — почему-то шёпотом спросил я.
— Ничего особенного, — Славка безмятежно улыбалась. — Просто зашло солнце. Это ведь бывает каждый вечер…
Последнюю фразу она произнесла с неуловимо-вопросительной интонацией, чем окончательно поставила меня в тупик.
— Ну, я имею в виду, что это было? С людьми? — лукавые огоньки в глазах Славки разгорелись ярче.
— Так играет солнце, перед тем, как уйти за горизонт. Оно так прощается. На одну секунду оно просвечивает насквозь всё на свете. Даже людей — их тела, мысли, чувства… — она зажмурилась, как кошка. — Я, например, успела рассмотреть твои…
— И что же я думаю? — я тоже улыбнулся. Мне было хорошо.
— Ты подумал, что я — призрак. Ведь так? — улыбка исчезла. Я просто смотрел на неё.
