В жутковатой мертвецкой находились только мужчины. Ни Аллы, ни Рогачевой здесь не было. Оставалась слабая надежда, что они еще живы. Ульяна стиснула монтировку, стала подниматься…
Второй «мешок» по коридору – и она уже бежала на слабый стон. Он не мерещился, это была не западня, она бы ее почувствовала. Боже всесильный! Она задыхалась от волнения, знала, кто издает эти звуки! Впрочем, найти земляную нишу оказалось непросто. Стонали где-то рядом, а она в растерянности вертелась. Где это?! Что это – скрытая камера? Раздвинулись стены, образовался узкий проход – она вконец ослепла! Ульяна втиснулась боком в примыкающий коридор – и ввалилась, занеся монтировку, в просторное помещение с земляными стенами. Нужды в фонаре здесь не было – на полу в ржавой миске коптили две наполовину прогоревшие восковые свечи. Снова тряпье, кронштейны, вмурованные в стену, какой-то ржавый инструментарий. Распятая Верка Рогачева…
Охая и причитая, Ульяна подлетела к ней. Рогачева была жива – во всяком случае, вздрагивала. Привязанные ноги стояли на земле и безвольно подгибались. Руки были связаны в запястьях, растянуты в разные стороны. Голова клонилась к груди, спутанные волосы закрывали лицо. Рогачева была почти полностью обнажена, если не считать истлевшей дерюги, наброшенной на плечи. Все тело было в синяках и ссадинах, из-под дерюги в районе промежности вытекала кровь – ее уже скопилась целая лужа.
Ульяна пыталась поднять ей голову. Рогачева вдруг стала сопротивляться, завертелась, захрипела.
– Рогачева, в чем дело? – зашипела Ульяна. – Уймись, посмотри на меня. Комплексуешь, что ты толстая?
Рогачева вздрогнула, вскинула голову, стала искать глазами говорящую. Ее хорошенькая мордашка превратилась в сгусток крови и ссадин. Глаза почти не открывались, их украшали набухшие синяки. Она беззвучно шлепала губами, издавая нечленораздельные звуки.
– У… У… – напряглась и вымолвила все слово целиком. – Ульяна… – тяжело вздохнула, тряхнула головой – и дальше слова в ее исполнении стали отчасти понятны. – Ты что здесь делаешь? – она сообразила, что это не галлюцинация, в щелочках глаз заблестела надежда.
– Соскучилась по вас, – скупо объяснила Ульяна. – А на прочих сильно обиделась. Где Алла?
– Не знаю, Ульяша… – Рогачева заметно шепелявила – ей, похоже, выставили несколько зубов. – Ее в другое место, наверное, потащили, а меня сюда…
Ульяна засуетилась, бросилась к груде инструментов, выхватила искривленную ржавую ножовку, принялась перетирать веревки, на которых зависла Рогачева. На весу это было непросто, и пила оказалась безнадежно тупой. Веревка лохматилась, неохотно рвалась. Рогачева, спотыкаясь на каждом слове, шепелявила о своей нелегкой бабьей доле. Ее схватили, притащили, избили, потом подвесили и стали насиловать! Эти мерзкие уроды – просто быки ненасытные, ей порвали все, что можно было порвать… Она обливалась кровью, думала, что умрет, так хотелось умереть – ну честное слово… В принципе, она так и думала, что умерла, пока не пришла Ульяна… Нет, она не помнит, когда это было, может, час назад, может, сутки… Их было трое, условно говоря, мужчины, но она не может их описать, они зверски уродливы, безобразны, словно и не люди… Они не говорят – мычат, урчат, издают птичьи звуки. Набросились на нее, сделали что хотели – и покинули «комнату для занятий любовью»…
– Боже правый, они ведь скоро вернутся! Ульяночка, милая! – Рогачева вернулась к жизни и бешено завертелась. – Спасибо тебе, ты настоящий друг! Тебе не придется меня тащить, я сама побегу, только выведи нас отсюда!
Опали путы, и Рогачева в изнеможении свалилась на пол. Ульяна растерялась – готовность Рогачевой отправиться в самостоятельный марш-бросок выглядела несколько преувеличенной. Но делать было нечего, она обязана доставить Рогачеву в безопасное место, а потом идти искать Аллу. Она зарылась в груду тряпья, стала раздраженно его разбрасывать. Что за убогий секонд-хенд! Одежды Рогачевой здесь не было. В каком месте ее раздевали, следствием не установлено. Она швырнула Рогачевой что-то похожее на штаны брезентового происхождения, в которых семеро умерли и изгадились, оборванную ватную жилетку, которую тщательно полоскали в крови.
– Одевайся, живо…
– Ульянушка, что это? – стонала Рогачева, ползая по полу и сгребая так называемую одежду.
– Одевайся, какая тебе разница? Все нормально, стиль casual…
Она уже поняла – для сохранения инициативы в каждой руке должно находиться оружие. Тупая ножовка была не бог весть что, но искать что-то другое было некогда. Не меньше минуты ушло на облачение Рогачевой. Штаны с нее падали, жилетка смотрелась безумно, и саму девушку качало от стены к стене. И снова бешеная свистопляска! Молоточки нетерпеливо стучали по черепу: уходите быстрее, валите на хрен, опасность близка! Ульяна выкрутилась из узкого прохода, осмотрелась. В шахте никого. Хотелось верить, что избитая тварь еще в отключке. А лучше бы она сдохла! План отступления плохо вырисовывался в голове, но она надеялась, что по мере движения сможет сориентироваться.
Рогачеву приходилось поддерживать. Она держалась за стенку, резалась о ножовку, которую Ульяна не знала куда деть, ковыляла, будто пьяная. Молоточки стучали все сильнее, убыстрялись, просто дубасили по черепу! Бегите быстрее, враги не будут долго спать! Мелькали факелы, тащились стены в потеках слизи и крови. Временами под ногами хрустели кости – справедливости ради стоит отметить, что некоторые из них принадлежали животным…
Их кто-то догонял! Ульяна ударилась в панику, бросила стонущую Рогачеву, развернулась в прыжке. Неужели… все? Да черта с два, она еще способна постоять за себя! В полумраке их действительно кто-то преследовал! Человек бежал тяжело дыша. Вот он промелькнул в свете гаснущего факела, погрузился в зону мрака. Он сильно прихрамывал – Ульяна успела это отметить. Ну не было у нее третьей руки! Она выронила ножовку, выхватила из бокового кармана фонарик, включила на полную мощность, рассчитывая ослепить агрессора. Вторая рука уже заносила монтировку… Вот это да! Ее качнуло от радости. Прыгающий свет озарил искаженную от боли мордашку Аллы Сотниковой, слипшиеся волосы, порванную в хлам одежду! Уму непостижимо, как она бежала со своей изувеченной ногой, но она это делала!
– Господи, Алла, ты как, ты откуда… – Ульяна бросилась ей навстречу, подхватила – та уже падала. Облегченно застонала Рогачева, вцепившаяся обеими руками в стену.
– Не могу поверить… – хрипела Алла. – Я догнала вас, о боже… Я сбежала, девчонки… Господи, какие жуткие гоблины… Они увлеклись Веркой, а я засадила этому уроду по детородному хозяйству… или какое там у него хозяйство… выскочила, заблудилась в этих коридорах… Забралась в какую-то яму, наверное, час сидела тряслась, потом решила, что уже не ищут, стала выбираться… Гляжу, вы из коридора выбегаете, припустила за вами, упала, блин… У меня нога уже никакая, не понимаю, как иду, ломает всю… – в глазах у Аллы заблестели слезы.
Да плевать! Ульяна готова была тащить двоих, лишь бы не возвращаться. Подумаешь, проблема. И снова – ножовку в левую руку, монтировку в правую. Алла продолжала что-то бурчать, ковыляя рядом, но она не слушала. Главное, живая, вырвалась! В голове уже все перепуталось – куда бежать? План подземелья в мозгу не освещался. И снова активизировалось чувство опасности, било в набат, доводило до белого каления. Они брели по земляной норе, озаренной светом факелов. Ульяне приходилось поддерживать обеих подруг, и в голове рождалось новое отчаяние. Откуда оно бралось? У них имелись все шансы (во всяком случае, многие), откуда же это ощущение безнадежности? Развилка – Ульяна смутно помнила, что вроде нужно вправо, а там за поворотом рукой подать до норы в силосную яму – хотя могла и ошибаться.
