— Да, вы правы. Пора мне познакомиться с крестной.
3
У неба цвет пепла. От света пламени по толпе на Ричмонд-сквер мечутся уродливые тени. Тут собрались тысячи людей: рабочие в джинсах, залатанных куртках и бесформенных фетровых шляпах, дельцы в твидовых костюмах и при галстуках, забавляющиеся дети. Уличные торговцы, будто на ярмарке, предлагают куриные ножки, жареные каштаны в бумажных кулечках и сидр. Женщины собираются кучками и сплетничают, укачивая младенцев, или покрикивая на ребятишек постарше, или поплотнее кутаясь в плащи — после заката ощутимо похолодало.
Может, кто-то втайне и ропщет, как Сестры, но никто не рискует открыто осуждать Братство. Алиса, узнав о новых вердиктах, без конца произносила бунтарские речи, однако даже она не станет колдовать в толпе, подобной этой, когда на площади сотни Братьев и их стражников, а костры уже полыхают и только ждут кого-то вроде нас. Таких ночей было много в 1796 году, когда костры горели по всей Новой Англии. Только тогда вместо книг на них сжигали женщин. Мысль ненова, но лично мне омерзительны оба варианта.
Прежде я ни разу не видела столько Братьев, собравшихся в одном месте. Они толпятся вокруг деревянного помоста, напоминая стаю воронов. От этого зрелища мое сердце пускается в галоп, страх вместе с кровью бежит по венам, и я ненавижу себя за то, что так боюсь Братьев.
Сестра Кора завела нас в гущу толпы, и теперь мы стоим в окружении десятков семей. Стоящая передо мной женщина в сером плаще мурлычет себе под нос колыбельную, убаюкивая малыша в красной шерстяной шапочке. Ее старший сын, в красном шарфике, вдруг порскает в сторону, завидев друга.
— Джимми, не убегай далеко! — кричит ему вслед женщина.
Я поворачиваюсь к Рилле, предложить ей купить сидра и вдруг вижу его.
Финна.
Он стоит на краю площади возле брата Ишиды.
Он почти такой же, каким я его запомнила. Почти.
Его густые непокорные волосы: они растрепаны, как всегда. Его щеки и нос в коричневых брызгах веснушек. Его пухлые вишневые губы. Его печальные глаза за очками в проволочной оправе.
На нем черный плащ до пят с длинными, скрывающими запястья рукавами. Пламя костра отражается в серебряном кольце, символе принадлежности к Братству. На меня обрушивается чувство вины. После смерти отца у Финна появилось множество обязанностей, но в том, что он стал членом Братства, виновата я. Что бы ни пришлось ему делать в последние несколько недель в качестве брата, это наверняка угнетало его.
А ведь в Братство он вступил из-за меня.
Я опускаю глаза на мертвую траву под ногами. Несмотря на промозглый воздух, мне вдруг становится душно. Я вцепляюсь в завязки капюшона, чтобы их ослабить, и он падает на спину, являя миру светлые косы, уложенные барашками на висках.
Я хочу броситься к Финну через всю площадь, взять его за руку и увести далеко-далеко от этих костров. Куда-нибудь, где мы будем одни, и я смогу сказать ему правду: я люблю его, по-прежнему люблю, и буду любить всегда, к чему бы меня ни принудили.
А он? Любит ли он меня еще? Сможет ли простить мне то, как я с ним поступила? Я вновь поднимаю глаза, и на этот раз наши взгляды встречаются. Я делаю шаг назад, оступаюсь и машинально хватаю Риллу за руку. Мои чувства наверняка аршинными буквами написаны у меня на лице, но я не могу понять, что чувствует Финн. Скучает ли он по мне хоть немножко? Эта чудовищная тоска, это желание броситься навстречу и замереть в объятиях — неужели он не испытывает ничего подобного?
— Финн, — шепчу я. Его имя у меня на устах становится вздохом, песнью любви, мольбой о прощении.
И тут он отворачивается. Нас разделяют двадцать ярдов и сотни людей, но я чувствую: это отказ.
— Кейт? — смотрит на меня моя соседка по комнате, и ее карие глаза полнятся беспокойством. В который уже раз она окликает меня по имени? — Кейт, с тобой все нормально?
— Да. — Мне едва удается выдавить из себя это слово. Я прижимаю кончики пальцев к уголкам глаз и стараюсь выровнять дыхание, чтобы не дать пролиться слезам.
В этот миг мой взгляд ловит в толпе промельк розового. Это Саши Ишида, моя лучшая подруга по Чатэму, и ее единокровная сестра Рори Эллиот лихорадочно размахивают носовыми платочками, чтобы привлечь мое внимание. Я снова надеваю капюшон, чтоб скрыть лицо, спрятать глупые слезы, которые все-таки, несмотря на все усилия, текут по щекам.
— Прости, Рилла, я знакомых девушек увидела.
Я пробираюсь сквозь толпу, уворачиваясь от играющих в пятнашки детей. Саши и Рори стоят в очень удачном месте — у края площади под красным кленом: рядом играют какие-то девчонки с тонюсенькими косичками, но в пределах слышимости нет ни одного взрослого. Я так стремительно кидаюсь в объятия Саши, что чуть не сбиваю ее с ног. Это ужасно неприлично, но мне все равно. Она изо всех сил прижимает меня к себе, серый мех ее капюшона щекочет мне лицо, и тут Рори набрасывается на меня со звонкими поцелуями. Если бы еще два месяца назад кто-нибудь сказал мне, что эти девушки станут моими лучшими, надежнейшими подругами, что я приду от встречи с ними в такой восторг, я, наверное, сочла бы его сумасшедшим.
— Я так рада вас видеть! Что вы делаете в Нью-Лондоне? — настойчиво спрашиваю я.
— Мы можем спросить вас о том же, Сестра, — говорит Рори.
Темные глаза Саши останавливаются на моем лице.
— Кейт, чего тебя понесло в Сестричество?
— Не понимаю, о чем ты. Я очень счастлива тут, в Нью-Лондоне, — уклончиво говорю я, оглядываясь через плечо.
Маленькая блондиночка, игравшая с обручем, вдруг спотыкается и падает на землю. Подружка, девочка с индийской внешностью, помогает ей встать и отряхивает пыль с ее матроски.
— Врешь. — Рори не из тех, кто стесняется в выражениях. — Ты ревела, это ясно как день.
— Тебе необязательно рассказывать нам прямо сейчас, — говорит Саши, искоса глядя на меня. — Отец пробудет здесь до окончания сессии Совета. И Финн, кстати, тоже. Насколько я понимаю, вы виделись? Поговорили?
Я качаю головой, не в силах вымолвить ни слова: в горле опять встал предательский ком.
— Ох, Кейт, ты выглядишь ужасно расстроенной. — Она пихает мне в руку свой розовый, весь в кружевах носовой платок.
— А он… — я вытираю глаза и пытаюсь побороть собственную гордость, — он что-нибудь говорил обо мне?
Саши хмурит брови.
— Мне — нет. Но меня едва ли можно назвать его наперсницей. Знаешь, отец считает, что Финн замечательный, и постоянно твердит о его блестящем уме, о том, как ловко он убедил свою мать закрыть книжную лавку, ну и так далее. Но бывали моменты, когда отец засыпал в карете, а Финн думал, что никто на него не смотрит… в общем, тогда он выглядел несчастным. Вот прямо как ты сейчас, — говорит она, касаясь моей ладони. На ней розовые атласные перчатки с перламутровыми пуговицами, а на Рори — такие же, только красные. Греть они, конечно, не греют, но смотрятся очень красиво.
