Алиса закатывает глаза:
— Ты должна гордиться своим отцом! Большинство людей трусливы, как овцы.
Вайолет вытаскивает из волос шпильки, раскладывает их на подлокотнике дивана и запускает пальцы в роскошную шевелюру. Она явно старается таким образом избежать взгляда Алисы.
— А я и горжусь. Но это не значит, что я не беспокоюсь вдобавок.
— Знаете, о чем я подумала? А вдруг Братьями недовольно куда больше людей, чем кажется? — Мой голос тих, но все в комнате оборачиваются и смотрят на меня. — Парни, которые ранили Мэй, целились в Братьев. Я раньше никогда не видела ничего подобного.
— Я вчера встречалась с родными, — говорит Мэй, наклоняясь, чтобы разуться. — Батюшка далек от политики, но его возмутил запрет на работу для девушек. Моей сестре Ли несколько недель назад исполнилось шестнадцать, она нанялась вышивать корсеты — и зарабатывает хорошие деньги. Батюшка надеется, что ей позволят работать на дому, но если нет…
— А тем, у кого деньги есть, это без разницы. Их жены и дочери не работают, — говорит Алиса, тревожно постукивая каблуками по паркету.
Я вспыхиваю. Наш отец начинал как скромный учитель, но потом унаследовал от дядюшки транспортный бизнес и стал коммерсантом, как отец Алисы. С тех пор у нас в семье появился определенный достаток, и нам с сестрами нет нужды работать, чтоб свести концы с концами. Финн, помнится, сокрушался, что, если я выйду за него замуж, люди назовут это мезальянсом. Он боялся, что мне быстро надоест собственноручно готовить обед и пришивать пуговицы. Отчасти его желание достойно содержать жену стало причиной того, что он стал членом Братства.
Мои мысли снова и снова возвращаются к его записке:
Встретимся в полночь у садовых ворот. Надо поговорить.
Больше в ней ничего не было.
— Папа почти не говорит со мной о политике, но готова спорить, что его это тоже беспокоит, — продолжает Алиса. — Братья могли бы прислушаться к кому-то вроде него — к какому-нибудь уважаемому человеку, — но до лавочников им точно дела нет.
— Но если недовольных станет много… — начинаю я. Скрючившись на низком пуфике, я чувствую себя ребенком среди взрослых, поэтому встаю на ноги.
— То ничего не случится, — перебивает меня Алиса. — Только мы можем что-то изменить. Почему ты этого не понимаешь? — требовательно спрашивает она, воздевая руки к потолку. — «Темные времена не навсегда», сказала сестра Кора, но они не кончатся, если мы ничего не сделаем для этого! Мы не можем просто сидеть тут и дожидаться, когда у тебя наконец-то начнутся видения.
К моему лицу приливает краска. Алиса понятия не имеет, каково это — чувствовать себя совершенно бесполезной.
— Если бы я могла что-то сделать для того, чтоб они начались, я бы это уже сделала!
— Да неужели? — Алиса презрительно кривит губы, и я виновато вперяю взор в синий ковер под ногами.
— Мы должны что-то делать, — говорит Люси, одна из самых младших учениц. Ей всего двенадцать, у нее румяные щечки и длинные косы цвета жженого сахара. — Иначе мы дождемся, что они начнут сажать под замок всех девушек подряд… или станут сжигать их на кострах.
— Видите, даже Хрюшка это понимает, — огрызается Алиса.
Люси — довольно пухленькая девочка, и ее безобидная детская любовь к сладкому, конечно, стала мишенью для Алисиных ядовитых шуток.
— Не обманывай себя, Кейт! Обывателей не волнуют права женщин, им есть дело только до того, чтоб у них на столе была еда. Братья держат их в страхе — что ж, может, мы должны поступать так же. Похоже, это единственный способ держать народ в узде.
— Разве не из-за этого лишились власти Дочери Персефоны? — спрашиваю я, и тут вдруг наступает тишина. Я чувствую, как дыбятся волоски у меня на шее, и медленно оборачиваюсь.
— Мисс Кэхилл! — В дверях стоит сестра Инесс. — Уделите мне пару минут.
В ее голосе до сих пор звучит сильный испанский акцент. Эти напевные интонации больше подошли бы совсем другому человеку, не ей. До меня доходили слухи, что она нелегально перешла южную границу испанских территорий и Новой Англии, будучи еще совсем девчонкой. Она пошла на такой риск, чтобы отыскать здесь других ведьм. Очень романтичная история, конечно, но лично мне жаль пограничников, которые могли встретиться на ее пути. Я почти уверена, что она легко может выпотрошить любого мужчину.
— Да, мэм.
Я следом за Инесс иду по коридору. Она шагает в свою полутемную классную комнату, прямо к большому дубовому столу и усаживается за него с прямой, как шомпол, спиной.
— Для Дочерей Персефоны нынче темные времена, мисс Кэхилл, и я подозреваю, что они станут еще темнее перед тем, как закончатся. Сегодня Братья напомнили нам, на что они способны.
Она выравнивает стопку ученических работ на столе и отодвигает ее в сторону. Я вижу, что на самом верху лежит листок, вкривь и вкось исписанный каракулями Риллы.
— Дерзну сказать, что нам следует поступить так же. Но для этого нам необходим лидер. Маленькие никчемные создания, которые тихо бродят по коридорам, для этого не годятся. Наши девушки должны быть сильными.
— Я — сильная. — Я раздраженно распрямляю плечи.
— Тогда докажи это.
Инесс касается броши из слоновой кости у горла. Как всегда, она с головы до пят в черном бомбазине. И никаких украшений, кроме этой брошки.
— До сих пор я делала все, что от меня требовалось. Если нужно что-то еще, только скажите.
Я оставила все, что мне дорого: Финна, сестер, мой сад. Чтобы защитить то, что я люблю, я лишилась всего и приехала сюда. Я отдала всю себя, что еще я могу предложить?
— Ментальная магия, — мягко говорит Инесс. — Это — наше самое сильное оружие против врагов. Я хочу убедиться в том, что ты действительно ею владеешь.
Пока я пребываю в сомнениях, мои глаза останавливаются на толстом словаре в кожаной обложке, лежащем на краю ее стола.
— Вы желаете, чтоб я продемонстрировала действие ментальной магии на вас?
Никогда не встречала никого, кто добровольно желал бы подвергнуться этой процедуре. Неужели сестра Инесс пойдет на такое?
— Нет. — Ее рот дергается, будто я предложила нечто абсурдное. — Я хочу, чтоб ты пошла сейчас в гостиную и внушением прислала ко мне в кабинет всех, кого сможешь.
В углу стола шипит газовая лампа. С моего места мне видно, что ее синее стекло покрывает толстый слой пыли. Сестра Инесс не кажется человеком, который заботится о красоте, и эта классная комната почти не несет на себе отпечатка ее личности. Тут нет ни картин, ни живых цветов, ни красивых вазочек.
— Это очень простой приказ, вреда никому не будет, так что можешь не беспокоиться, — говорит она.
Я прикусываю губу. Конечно, она не станет подвергать своих собственных учениц серьезной опасности, но…
