Изнеможение, которое наступает после этого, не идет ни в какое сравнение с головокружением от исцеляющей магии. Игнорируя свое состояние, я не свожу глаз с брата Ишиды. Он с грохотом врезается в перевернувшийся чайный столик и замирает. Когда он оборачивается, чтобы взглянуть на нас с Рори, на его лице замешательство.
— Девочки? Что это я говорил? Прошу прощения, мне что-то подурнело слегка.
— Сэр, с вами все в порядке? — Я изо всех сил стараюсь, чтоб в моем голосе не звучали триумфальные нотки.
— Да-да, — кивает он, наклоняясь, чтобы поднять столик.
— Мы выразили вам свои соболезнования по поводу Саши и уже собирались уходить. Мы очень сожалеем о вашей потере. Простите, если наш визит вас расстроил, — говорю я, хотя у моих слов вкус грязи. — К ужину мы должны вернуться в монастырь.
— Прекрасно. Спасибо, что навестили, девочки. Я сожалею, что вы напрасно верили в Сашико. Так же, как и я, впрочем. Вам известно, что Господь заповедал нам извергнуть ее из сердец.
Я беру Рори за руку.
— Да, мы знаем.
В коридоре Рори обессиленно прислоняется к золотым обоям и закрывает руками лицо.
— Спасибо тебе, — шепчет она.
— Так жаль, что тебе пришлось через это пройти. Ты достойна лучшего отца.
— Джек всегда был ко мне добр, — говорит Рори. — Я рада, что ношу его имя, а не имя этого чудовища.
— Надеюсь, Саши никогда не узнает, что он о ней наговорил.
— Ну от меня-то она точно этого не услышит. — Лицо Рори искажается болью. — Кейт, мы должны ей помочь. Я не могу допустить, чтоб она провела остаток дней в Харвуде. Ее мать никогда не пойдет против мужа. Кроме меня, у Саши не осталось другой семьи.
— Еще у нее есть я. И все Сестричество, насколько я могу судить, — заверяю я.
На щеке Рори кольцо ее отца оставило небольшую кровоточащую царапину. Я опять призываю свою магию и легонько касаюсь щеки Рори кончиками пальцев.
— Постой спокойно.
Когда я заканчиваю, Рори ловит мою руку.
— Ты замечательная, Кейт Кэхилл, ты знаешь об этом? Я… я всегда считала, что не слишком-то тебе нравлюсь. Я вообще не особенно нравлюсь большинству людей. Они всегда мирились со мной только ради Саши.
Увы, это так. Я подружилась с Рори только потому, что этого хотела Саши. Лишь ее жесткое «любишь меня — люби мою сестру» удерживало меня от того, чтобы в пух и прах раскритиковать Рори. И я лишь молча осуждала ее развязные манеры, ее вызывающие наряды, ее вечно пьяную мать, ее импульсивность. Рори жилось просто ужасно, но, вместо того чтобы попытаться влезть в ее шкуру, я порицала ее за попытки найти утешение в глотке-другом хереса или в объятиях Нильса Уинфилда. И хуже всего, я никогда не допускала мысли, что она достаточно чувствительна, чтобы это заметить. Я не знаю, куда от стыда деть глаза.
— Ты мне нравишься, — заверяю я, одновременно понимая, что это чистая правда. — У тебя хватает смелости говорить то, что ты думаешь. И ты верная подруга, даже когда это непросто, вот как с Бренной, например. И тебе наплевать, что при этом подумают люди.
Рори светится от моей похвалы.
— Ну, последнее, что ты сказала, неправда, но все равно спасибо тебе. Никто, кроме сестры, так ко мне не относился.
Я улыбаюсь в ответ.
— Можешь меня отблагодарить. Знаешь, где комната Финна?
— Да прямо здесь. — Рори жестом показывает на дверь напротив. — А тебе зачем?
— Можешь посторожить? Если кто-то появится, кашляй. Хочу оставить ему записку.
— Ну с этим я как-нибудь справлюсь, — говорит Рори, становясь на стражу в начале коридора.
Меня охватывает нежность. Благослови ее Господь за то, что ни о чем не спрашивает и не осуждает меня за намерение пробраться в гостиничный номер к мужчине.
Я берусь за золоченую дверную ручку и приказываю замку отпереться. В этом номере нет парадной гостиной — только спальня с маленьким письменным столиком в углу. К нему-то я и спешу. На столике лежит несколько книг, на спинку стула накинута черная мантия, перед камином аккуратно стоит пара сапог. Кровать с балдахином за моей спиной не заправлена, скомканные простыни торчат из-под толстого зеленого одеяла.
Я представляю, как Финн приходит в номер, снимает тяжелую зимнюю одежду и ложится на кровать. Думает ли он обо мне бессонными ночами, как думаю о нем я?
Покраснев, я снова переключаю внимание на письменный столик. Я же проникла сюда не просто так, а с целью, и у меня нет времени грезить о том, как Финн выглядит по ночам. На столе лежит перо и стопка пергаментной бумаги, на верхнем листе — начатое письмо матери. Не в силах сдержать себя, я читаю первые строки:
«Я подал прошение о месте секретаря в Нью-Лондоне. Надеюсь, ты поймешь меня. Конечно, я буду скучать по тебе и Кларе, но сейчас сердце мое в городе. Кроме того, тут я смогу выполнять кое-какую работу, которую, я надеюсь, ты одобрила бы».
«Сердце мое в городе». Интересно, это он обо мне? Это я — его сердце? Я не могу сдержать глупой улыбки. Схватив ручку, я вытаскиваю из-под письма чистый лист бумаги и пишу:
«Жди меня завтра в парке у Ричмонд-сквер. Скучаю».
Некоторое время я пребываю в колебаниях и грызу кончик пера, а потом добавляю:
«Люблю. К.».
11
На следующий день я сижу в своей комнате, и Маура стучит в раскрытую дверь.
— Дражайшая сестрица, — выпевает она, стоя в дверном проеме, такая хорошенькая в кремовой парче, расшитой блестящими синими листьями. Она привезла, наверно, полдюжины новых платьев.
Я скептически озираю свое собственное серое платье с красными кантами. Еще пять минут назад я была вполне довольна и им, и собой, но теперь чувствую себя банальной серой голубкой рядом с волшебной синей птицей счастья.
— Можешь со мной поговорить? Приватно? — И она многозначительно улыбается Рилле, которая с рыцарским романом лежит на животе поверх своего желтого стеганого одеяла.
— Сбегаю на кухню за какао, — вскакивая на ноги, говорит Рилла. Раскрытая книга остается лежать на кровати. — Тебе принести, Кейт?
— Нет, спасибо. Я собираюсь выйти, у меня дело в городе.
Рилла выскакивает за дверь, а Маура улыбается:
— У тебя рандеву с разудалым разведчиком?
Я втягиваю ее в комнату и закрываю дверь:
— Тихо ты!
— О, я не собираюсь разбалтывать твои тайны, — говорит Маура, накручивая на палец рыжий локон. — Надеюсь, он поведает тебе что-нибудь полезное. Пора ему уже начать отрабатывать наше доверие.
Меня вдруг захлестывает волна страха. Что она имеет в виду? Неужели она хочет сказать, что Финну следует начать отрабатывать ее молчание?