— Ну… прорекла, честно говоря. — Он откашливается. — Она предсказала, что один из Братьев станет предателем и перейдет на сторону ведьм.
— Что?! — кричу я, поспешно вскакивая на ноги и чуть не растянувшись при этом на мощеной дорожке.
— Тсс. — Финн ловит меня за руку и усаживает обратно. — Она не сообщила никаких деталей. Ничего такого, по чему можно было бы выйти на меня.
Я глубоко вздыхаю. До сих пор я грудью бросалась на защиту Бренны, но как мне быть, если из-за ее пророчеств люди, которых я люблю, окажутся в серьезной опасности? Неужели Инесс с Маурой правы?
— Это слишком опасно, — начинаю я, — я не хочу…
— Тут решать не тебе, а мне. И я решил. Кое-какие слухи, кстати, и о Сестричестве ходят, — продолжает Финн.
Его веснушчатые руки сложены на коленях всего в нескольких дюймах от моих, на указательном пальце — пятно черных чернил.
— Какие слухи? — вытягивая шею, чтобы лучше видеть, требовательно спрашивает Тэсс.
— Самые радикальные члены Совета хотели закрыть монастырскую школу, но оказались в меньшинстве. Знаете, когда на голосование поставили вердикт о запрете образования для женщин, треть Совета выступила против. И монастырскую школу оставили открытой в качестве уступки недовольным.
— Можно подумать, пятьдесят образованных девушек могут что-то изменить, — резко говорит Тэсс, стукнув себя кулаком по колену.
— Фракция О'Ши считает, что могут. О'Ши заявляет, что любая цитадель женского образования непременно станет гнездом греховности. И ресурсом для потенциального восстания.
Я ехидно ухмыляюсь:
— Ну тут он не ошибся.
— Его фракция считает, что никаких исключений быть не должно и что Братство должно жестче контролировать повседневную жизнь и деятельность Сестричества. Не удивлюсь, если эта тема войдет в повестку дня Руководящего Совета.
Я недоверчиво смеюсь.
— Но как они это себе представляют? Они что, поставят своего человека во главе монастыря?
Финн снова поправляет очки.
— Именно это они и замышляют. О'Ши считает, что настоятелем должен быть кто-то из Братьев. Мол, если уж девицы получают образование, это должно происходить под контролем мужчины.
Я бормочу себе под нос несколько отнюдь не подобающих истинной леди слов.
— Нам придется каждый божий день изменять память этого настоятеля! Он же в овощ превратится.
— Или нам придется только рисовать акварельки, учить французский и штудировать Писание, — фыркает Тэсс.
— Учить французский тоже не получится. Когда во Франции женщины получили право голоса, его запретили, чтоб оградить наших впечатлительных барышень от этих врат аморальности. — Губы Финна кривятся, будто он с трудом сдерживает смех. — О'Ши противостоит Бреннан, другой член Руководящего Совета, человек совсем иного сорта, отец трех дочерей. Осмелюсь предположить, что в них-то все и дело.
— Сложно поверить, будто среди членов Братства есть хорошие люди, — ворчливо говорю я. Финн, вздрогнув, пытается от меня отодвинуться, а я проклинаю себя и жалею, что не подавилась этими словами. Да что со мной сегодня такое? — Прости. Конечно же, я совсем не имела тебя в виду. Я знаю, что тебе совершенно не хотелось вступать в Братство.
— Наверняка я не первый мужчина, которому пришлось стать братом, чтоб обезопасить свою семью. — Финн смотрит на безымянный палец своей правой руки, на котором красуется серебряное кольцо с гравировкой. — Но им, конечно, проще смолчать, чем поставить под сомнение свою преданность делу Братства и даже непосредственно Господу Богу.
— Но это же трусость! Если в Братстве действительно много таких людей, они могли бы все изменить, если бы открыто высказались! — шиплю я.
В нескольких ярдах от нас на скамейке играют в куклы две девчушки с косичками, похожими на поросячьи хвостики, а их мать тем временем прохаживается вокруг пруда с детской коляской.
— Тогда я тоже трус. Я был на заседании, где обсуждались новые вердикты. Права голоса у меня еще не было, но я мог высказаться во время дебатов. Может, это что-то изменило бы. — В голосе Финна звучит отвращение к себе.
— Нет, ты не мог рисковать, привлекая к себе внимание, а это совсем другое дело, — заверяю я, положив свою ладонь поверх его. Я не думаю о том, что нас могут увидеть, мне просто хочется утешить его, загладить впечатление от своих опрометчивых слов.
Финн отдергивает руку.
— Это не так. Все эти мужчины тоже мужья, отцы и братья. Я верю, что настанет время, когда они заговорят.
— Замечательно, но сколько кошмарных событий еще должно произойти, чтобы они наконец проснулись? — Я отодвигаюсь от него на холодный мрамор. — Что еще должно случиться? Ты сказал, что Братья уже убивают невинных девушек!
— А что ты сама делаешь по этому поводу? — Вопрос звучит как пощечина, как эхо слов Мауры. — Ты ведь могущественная ведьма, Кейт. А общая мощь Сестричества, наверно, вообще невероятно велика, но вы все еще выжидаете. Я не осуждаю, но…
— А звучит так, как будто осуждаешь. Что мы можем сделать, чтобы не выдать себя при этом? — требовательно спрашиваю я. — Это не так просто, как кажется. А для женщин — в особенности.
Финн хмурится.
— Я это знаю. Господь видит, как я не хочу, чтобы ты подвергала себя риску, но, если все будут рассуждать так же, каким образом мы сможем хоть что-то изменить?
Мы уныло смотрим друг на друга в наступившей тишине. Это наше первое… не столкновение, нет. Просто мы впервые настолько по-разному видим одну и ту же проблему. Заставит ли это меня начать действовать? Конечно, гораздо проще сидеть и винить во всем ненавистных Братьев с их внутренней политикой. Я знаю, что в словах Финна есть смысл, что, логически мысля, Братство не может состоять исключительно из отвергающих собственных дочерей злобных елейных лицемеров вроде брата Ишиды. Но я никак не могу примирить эти логические построения и тот страх, который всю мою жизнь вызывали во мне Братья.
Может, точно так же большинство людей думает о ведьмах?
Тэсс вдруг встает и склоняет голову набок:
— Что за шум?
До сих пор я была так поглощена нашим спором, что не замечала ничего вокруг, но теперь и я слышу доносящиеся со стороны Ричмонд-сквер крики и скандирование. Слов отсюда не разобрать, но практика показывает, что шумные толпы не сулят девушкам вроде нас ничего хорошего.
А Тэсс уже спешит по грязной дорожке к выходу из парка.
— Тэсс, погоди, — кричу я, бросаясь за ней следом.
Мне приходится почти бежать, мои сапожки скользят по грязи. Я едва ли осознаю, что Финн спешит за мной. Миновав деревья, я вижу, что на Ричмонд-сквер собралась кричащая толпа. Она берет свое начало где-то на прилегающей улице и подступает к самому собору, выплескиваясь на его мраморные ступени. На площадь пришли не десятки людей, нет, их тут сотни. А возможно, даже тысячи.
