С новыми обязанностями Михаил справлялся, зачастую помогая другим ребятам — ведь опыта у него было не в пример больше. Все настолько привыкли к Мишкиной неуязвимости, что просто впали в ступор, когда из очередной вылазки он не вернулся…
Его зажали в клещи. Он чувствовал их дыхание, слышал хриплый лай, знал, где они и кто они, — он сам был охотником, а они пытались сделать из него добычу. Он умел прятаться, он был бесшумен, даже когда они рыскали в полушаге от него, он проливал их кровь, а они даже не понимали, что их становится все меньше и меньше… А в небе радостно галдели вороны…
Они загнали его по всем правилам охоты — из леса шаман выскочил прямо к обрыву, так что деваться было некуда. Они не стреляли — хотели взять живым. Перехватив нож поудобнее, он оскалился, а спустя секунду воронье карканье над лесом разорвал протяжный волчий вой… Шаман знал, что останется жив.
На уговоры Рихард времени больше не тратил. Белоснежный с утра халат был весь забрызган и измазан красным, лицо пленника превратилось в кровавое месиво, один глаз вытек, одна из коленных чашечек была просверлена — Ридль понимал, что слегка перестарался в начале, но теперь ничего не вернешь.
Парень держался. Все так же сидел с отрешенным видом, лишь вздрагивая время от времени, когда оберштурмбаннфюрер переходил на следующий виток допроса.
От боли голова Рихарда просто раскалывалась: она пульсировала огненными вспышками через рваные промежутки времени то медленно, то вновь ускоряясь. Ридль цедил сквозь зубы ругательства, продолжал пытку и злился оттого, что терпел боль не так стойко, как пленный разведчик. Утешало оберштурмбаннфюрера лишь то, что видения больше не повторялись.
О самоубийстве старик никогда даже не задумывался. Ни когда его собирали по кусочкам, ни когда заново учился пользоваться руками, ни когда суставы выворачивало, а каждая клеточка тела начинала ныть, реагируя на погоду. Не ты эту жизнь давал, не тебе и отнимать.
Он сидел перед окном и глядел в небо. Просто так, от нечего делать. И мгновение тянулось за мгновением, часы складывались в дни, недели — в месяцы, а годы — в вечность. Сидя у окна, старик ничего не ждал, ничего не хотел — он просто убивал время до тех пор, пока время не убьет его.
Мишка сидел и смотрел, как похожий на ворона мужчина в заляпанном кровью — его кровью — халате издевается над его телом. От тела тянулись тоненькие, сотканные из дыма нити, которые время от времени подрагивали, заставляя мышцы двигаться, имитируя реакцию на боль. На коленях у Мишки лежала семейная драгоценность — небольшой бубен. Время от времени шаман начинал тихонечко по бубну постукивать, постоянно меняя ритм и силу ударов, и тогда мужчина в халате скрежетал зубами, хватался за виски, тер лоб, уходил в соседнюю комнатку и подставлял голову под кран. Думал, будто это помогает, потому что шаман на время переставал постукивать по натянутой коже бубна и отстраненно гладил лежащего рядом огромного белого волка.
Рихард подумал, что он потихоньку сходит с ума: боль разрывала голову, которая, казалось, вот-вот лопнет, оберштурмбаннфюрер боролся с желанием начать биться головой о стенку или взять нож и разрезать кожу от затылка и до подбородка, выпустить этот навязчивый гулкий стук наружу, чтобы он, наконец, оставил Ридля в покое.
Спазмы ненадолго отпускали, лишь когда ледяные струи воды хлестали по затылку. И Рихард блаженно замирал, впитывая каждый миг тишины и спокойствия.
Порой краем глаза он замечал какое-то движение, один раз даже показалось, что в углу «рабочего кабинета», довольно скалясь, лежит громадный белоснежный волк, но когда Рихард моргнул, видение исчезло. «Это все из-за усталости, — успокоил себя оберштурмбаннфюрер — Последнее время я слишком много работаю. Это усталость. Обычное переутомление и головная боль».
Несмотря на все усилия Рихарда, проклятый разведчик так ничего ему и не сказал.
— Ладно, парень, раз уж из тебя такой отвратительный собеседник, лучше бы тебе все время молчать. До самой смерти. Не расстраивайся, долго ждать не придется! — Ридль посчитал собственную шутку весьма удачной, и смех оберштурмбаннфюрера карканьем разлетелся по комнате.
Рихард взял с подставки щипцы.
— Открой ротик, малыш, скажи «А-а»…
Увидев, что сидящее на стуле тело охнуло, дернулось и потеряло сознание, шаман, наконец, встал. Бубен зазвучал в полную силу, а Мишка, войдя в транс, начал исполнять ритуальный танец. Огромный белоснежный волк тоже поднялся на ноги — его обещание вот-вот должно было исполниться.
Когда сорокатрехлетний оберштурмбаннфюрер СС Рихард Ридль, схватившись за виски, упал на пол и лишился чувств, шаман оторвал «нити» от привязанного к стулу исковерканного пытками тела и склонился над мужчиной с тонкими губами и похожим на клюв носом.
Первыми, кто поприветствовал шамана в новом теле, были жуткая головная боль и слабость. Кожа, мышцы, ощущения — все казалось плохо подогнанной маской. С трудом поднявшись с пола и на ходу стягивая грязный халат, Мишка, пошатываясь, побрел к выходу, даже не взглянув на изломанную, ставшую теперь чужой, оболочку — на новое пристанище своего палача…
Следующим утром сорокатрехлетний оберштурмбаннфюрер СС Рихард Ридль в «рабочем кабинете» не появился — его тело нашли мертвым в собственной квартире. Кровоизлияние в мозг.
Весь день напролет старик смотрит в небо. Рихард помнил недоумение и ужас, когда очнулся в чужом изуродованном теле, помнил, как безуспешно пытался объяснить себе и другим, кто он на самом деле, помнил, как диверсионная группа Красной Армии выкрала его перед самой казнью, как эти люди, которых он считал злейшими врагами, выхаживали его, лечили, жалели, радовались, что он вернулся, помнил, как все сходили с ума от счастья, когда война, наконец, закончилась, как привыкал к новой жизни в этой непонятной стране с такими странными людьми — одновременно трогательными и жестокими, подлецами и героями, как очутился здесь, в доме престарелых, потому что, в конце концов, оказался никому не нужным — ни чужой стране, ни чужим людям, ни даже самому себе…
Весь день напролет старик смотрит в небо. Иногда он видит в небе воронов и улыбается, ведь эти птицы так похожи на него…
Ольга Дорофеева
Верлиока
Телефон, а не будильник. Значит — труп.
Впрочем, Смирнов не удивился. Еще ночью, сжавшись комочком под тонким одеялом, чувствуя всей кожей холодное дыхание первых заморозков, он знал, что утром произойдет что-то страшное и гадкое. Ледяной воздух далекого глухого леса не давал ему согреться; запахи прелой листвы и тины, шорох поникшей травы, хруст веток мешали уснуть. Крик внезапно застигнутой птицы врывался в его дремы, тревожил, звал на помощь. Смирнов не хотел идти, он стонал, ворочался, подтягивал колени к животу, но что-то неизбежное уже шумело, грохотало, накатывалось…
Он поежился, пнул носком ботинка склеившиеся желтые листья. Девушку нашли рыбаки. «Как всей да, — вяло подумал Смирнов. — Если бы не рыбаки, наши реки были бы полны рассыпавшимися скелетами, неопознанными трупами, объеденными голодными зубастыми рыбами. В отделениях висели бы бесконечные списки пропавших без вести, люди приносили бы к рекам погребальные венки, а рыбы вырастали бы огромными и жирными, они выпрыгивали бы из воды…» Мысль была настолько омерзительна, что Смирнов решил ее не додумывать.
