— Тебе конец, — прохрипел он, плюясь кровью.
— Еще раз предупреждаю, — ответил Горислав Игоревич, — в юности я был чемпионом Москвы среди саблистов.
— Я рискну.
Они закружили вокруг опрокинутого стола.
Костромиров просто держал нож на уровне лица, готовый в любой момент отразить выпад. Тогда как его противник со зловещим «вжик-вжик» точил одно лезвие о другое. Словно мясник перед разделкой туши. Тем не менее первым нервы сдали именно у него — он перемахнул через стол и бросился в атаку.
Профессор ловко ушел от рубящего удара в лицо, отбил колющий в живот и, в свою очередь, глубоко полоснул врага по груди.
Муль лишь усмехнулся — фальшивый бюст был ему теперь вместо панциря — и напал вновь. Все повторилось: ученый отбил выпад и нанес удар.
…Когда грудь Муля стала напоминать со стороны распотрошенную диванную подушку, он сорвал ее и швырнул в Костромирова. И тут же метнул следом один из ножей.
Профессор легко уклонился от фальшивого бюста, но пропустил нож — тот врезался ему точно в лоб. Правда, не лезвием, а рукоятью. А потому лишь рассек кожу. Костромиров потряс головой и перешел в контратаку.
Первым же выпадом он ранил противника в предплечье; Муль выронил нож и отпрыгнул назад.
— Сдаешься? — спросил ученый.
Вместо ответа тот сорвал со стены огромный тесак и взметнув его над головой, двинулся на Костромирова. Это уже было серьезно. Дабы хоть как-то уравновесить силы, профессор взял в левую руку массивную сковороду. Теперь у него был щит.
Неожиданно Муль остановился и пробормотал: «Какого черта». Опустив тесак, он тяжело рухнул на стул.
Горислав Игоревич тоже присел на край опрокинутого стола, внимательно наблюдая за врагом.
Лица обоих мужчин были залиты кровью; тяжело дыша, они молча смотрели друг на друга.
— Ничья? — первым нарушил молчание Муль.
— Похоже на то, — не стал спорить Костромиров.
Муль сунул руку под цветастый халат, повозился с какими-то застежками, и накладные бедра грузно шлепнулись на пол.
— Пить охота, — с видимым облегчением выдохнул он.
— И я бы пропустил стаканчик, — согласился профессор. — Но бутылку ты раскокал.
— В холодильнике есть пиво. Холодное.
Стараясь не выпускать противника из вида, Горислав Игоревич подошел к холодильнику и достал две бутылки пива; одну протянул Мулю.
— Я спиртного не пью, — покачал тот головой. — Уже лет десять.
— Не пьешь? А как же…
— Вечно пьяный майор-управляющий? — усмехнулся Муль. — Просто мочил усы в водке.
Он встал, повесил тесак на место и, подойдя к раковине, надолго присосался к кранику.
— Тьфу! — заявил он, напившись, — Вода здесь отвратительная… Как ты меня так быстро вычислил?
— Элементарно, Ватсон, — пожал плечами профессор.
— А все-таки?
— Перевоплощаться ты, бесспорно, мастер. Это ж надо, так сыграть Степаниду! Я до последнего момента не мог поверить, что она — мужчина. Однако временами ты все же переигрывал. Да, да! Персонажи у тебя выходили чрезмерно… карикатурными. Впрочем, признаюсь, поначалу я решил, что Муль скрывается лишь за одним из них.
— А потом?
— Потом мне бросилось в глаза, что обитатели дома никогда не показываются вместе. А между собой общаются, только когда я не могу их видеть. Да еще этот вечный полумрак во всех комнатах. Кстати, со свечами это ты сам придумал, или и впрямь есть такое указание Сладунова?
— Сам, сам. К чему рисковать понапрасну?
— Я так и подумал. Но окончательно я все понял, получив информацию о том, что Яков Семенович Муль, после ухода из облдрамтеатра, организовал собственный театр «одного актера». По примеру Аркадия Райкина. И с успехом в течение года — вплоть до неудавшегося покушения и ареста — каждый вечер играл несколько ролей разом. Особенно ему удавались пародии на политических деятелей и, что важно, женские персонажи. А шоу называлось «Человек с тысячью лиц».
— Понятно, — кивнул Муль — Между прочим, многие зрители искренне отказывались верить, что всех персонажей в спектакле играю я один. А женские роли — это вообще мой «конек», женщины мне всегда особенно удавались. Мой педагог в театральном училище, бывало, говаривал: это, дескать, оттого, что у меня лицо бесполое. А одна сахалинская газетенка и вовсе написала, что я трансвестит. Идиоты! Все дело в таланте. Я не просто перевоплощаюсь, не просто играю своих персонажей, я на самом деле становлюсь другим человеком, иной личностью! На какое-то время, конечно.
— Талант налицо, — согласился Костромиров, — но все равно, если бы я с тобой был знаком раньше, твой спектакль однозначно бы провалился.
— Если бы да кабы, — хмыкнул Муль.
— Что ж, теперь ваша очередь, Яков Семенович, — переходя на «вы», предложил профессор. — Может, расскажете, как вам удалось через десятилетия пронести столь незамутненной ненависть к бывшему другу детства и деловому партнеру? Вы же здесь, на острове, Бориса Глебовича Сладунова в засаде поджидали, не так ли?
— Его, гниду, — сплюнул Муль. — А насчет ненависти… Если бы он ваших детей и жену убил, вы бы небось тоже и через двадцать, и через сорок лет его не простили.
— Сладунов утверждает, что непричастен к гибели ваших жены и двоих сыновей.
— А вы чего-то другого от него ждали?
— Но вдруг это действительно был несчастный случай? Вы такого не допускаете?
— При чем тут, допускаю я или нет?! — воскликнул Муль — Я знаю, что они были убиты по приказу Сладунова!
— Расскажите мне, — попросил Горислав Игоревич.
Яков Муль с сомнением посмотрел на профессора.
— Ладно, — махнул он рукой, — почему бы и нет?
Он не спеша отклеил пышные майорские усы и бакенбарды, стянул парик, небрежно кинул все это на стол. Потом снова прошел к раковине, намочил вафельное полотенце и несколько раз с усилием протер лицо и всю голову.
Теперь, когда профессор мог лицезреть Муля в его истинном обличим, он поразился, какие у того невнятные, даже бесформенные черты. Обычно такое лицо — приговор любому артисту. Но Яков Муль, по всей видимости, сумел использовать этот недостаток себе во благо — не имея сколь-нибудь выразительных собственных черт, он научился великолепно имитировать чужие.
— Слушайте, — начал Муль, усевшись перед Костромировым на стул, — так понимаю, кое-что вам уже известно. Сладунов наверняка изложил вам свою версию тех событий. Иначе откуда вам вообще знать про меня? Ведь он вас по мою душу прислал, верно?
— Во всяком случае, он предполагает, что вы можете прятаться где-то поблизости.
— Тогда перейду сразу к главному… В общем, мы были совладельцами сахалинской компании по добыче трепангов. Он вам об этом рассказывал? Да? Ну вот. Дела наши шли в целом неплохо, как говорится, своим чередом. Но Чике этого было, разумеется, мало. Ему всегда всего было мало! Хотел, чтобы все и сразу. И побольше! Он еще с малолетства жаден был. До жратвы, до денег, до баб — до всего. А уж чиновничья служба испортила его окончательно. Привык, понимаешь, чтобы купюры ему прямо в кабинет приносили, да еще с поклоном… И вот однажды Сладунов предложил мне продать компанию (дескать, он как раз нашел выгодного покупателя), а вырученные деньги перевести на материк и там вложиться в разработанную им схему. Если коротко, суть схемы сводилась к следующему.
