– Однако довольно живописно. Вам бы надо составить атлас бирманской фармакопеи.
– Стадо варваров, стадо варваров! – восклицал доктор, не попадая в рукава полотняного пиджака. – Зайдем ко мне? По-моему, что-то от льда еще осталось. А к десяти мне обратно, экстренное удаление грыжи.
– Спасибо, доктор. Я ненадолго.
На веранде у доктора хозяин, огорченно обнаружив в холодильном чане вместо льда болото мокрой соломы, вытащил качавшуюся бутылку пива и с беспокойством крикнул слугам срочно пополнить ассортимент напитков. Флори, не снимая панамы, стоял у перил. Пришел он, чтобы извиниться. Со дня, когда в клубе был вывешен хамский протест против приема аборигена, он друга не навещал. Однако совесть взяла свое. Психолог У По Кин все-таки не совсем точно оценивал малодушного Флори.
– Доктор, вам ведь известно, о чем я должен сказать?
– Мне? О чем?
– Ну, не притворяйтесь. Я был свиньей, подмахнув в клубе ту бумажонку. Это, конечно, не секрет для вас, но я хотел бы объяснить…
– Нет-нет, друг мой, нет-нет, не объясняйте! – Доктор заметался по веранде. – Вы не должны, я все-все понимаю
– Да нет, вам не понять, как идешь на такие пакости. Никто меня не пугал, не вынуждал, официально нам даже предписано дружелюбие к туземцам. Но только очень уж рисковый малый пойдет за местного против своих. Не принято. Посмей я отказаться, получил бы пару недель обструкции от сотоварищей. Так что я как обычно сдрейфил.
– Мистер Флори, мистер Флори! Пожалуйста! Не продолжайте, не смущайте меня. Как же иначе на вашем месте? Разве я не понимаю!
– Да уж, вы знаете наш лозунг «помни – и в Индии ты англичанин!».
– Конечно же, конечно. А также ваш благороднейший девиз «держаться плечом к плечу!» – вот где суть британского превосходства над Востоком.
– Ну, девизами подлость не оправдаешь. Я-то пришел сказать, что никогда больше…
– Друг мой, я просто умоляю оставить эту тему! Пройдено и забыто. Пожалуйста, пейте пиво, пока не нагрелось. Вы, между прочим, не спросили о новостях.
– А! Выкладывайте. Как там старушонка Империя, не окочурилась?
– Плоха, плоха, ой как плоха! Хотя, пожалуй, мне, друг мой, еще хуже. Иду ко дну.
– Что? Снова У По Кин, туша зубастая, сплетни распускает?
– Если бы только сплетни. Теперь нечто просто дьявольское. Вы слышали про тлеющий в деревне бунт?
– Слыхал что-то. Вестфилд мечтал всех перерезать, но, бедняга, не нашел кого. Вроде бы поселяне податью недовольны.
– А знаете сумму налога? Пять рупий! Ослы несчастные, конечно, поворчат и заплатят, обычная история. Но бунт, якобы бунт – о! Мистер Флори, вы должны знать, за всем этим кроется нечто большее.
– Неужели?
Беззлобный доктор вдруг так свирепо стукнул стаканом о стол, что расплескал свое пиво.
– Негодяй У По Кин! Слов нет! Зверь! Крокодил! Это, это же…
– Так-так, продолжайте: бревно с клыками, клизма с ядом, сундук с навозом! Еще что?
– Нет, немыслимая подлость!
И доктор довольно полно описал замыслы У По Кина, за исключением плана судьи пробиться в клуб. Темнокожее лицо доктора, которое, как считалось, не могло менять оттенков, посинело от гнева.
– Вот жирный черт! Кто бы подумал? Но откуда вы узнали?
– Ахх, есть еще несколько верных людей. Теперь вы видите, друг мой, что мне грозит? Он уже облил меня грязью, а если, не дай бог, разгорится нелепый мятеж? Облачко подозрения, что я хотя бы сочувствую бунтовщикам, и я погиб. Погиб!
– Черт возьми, это же смешно! Как-то ведь можно защититься.
– Как? Ничего не докажешь. Потребую я официального расследования, так он на каждого моего свидетеля выведет сотню своих. Весь округ перед ним трепещет.
– А зачем и доказывать? Пойдите расскажите все Макгрегору, он парень честный.
– Тщетно, тщетно, мистер Флори! Мудрый французский афоризм гласит «Qui s’excuse, s’accuse» («кто ищет оправданий, тот виновен». Жаловаться бесполезно.
– Так, что же делать?
– Ничего. Только ждать и надеяться на свою репутацию. Не профессиональную, а личную. Все зависит от отношения европейцев: доверяют – спасен, не доверяют – погиб. Вес моего престижа все решит.
Минуту стояла тишина. Флори отлично знал цену престижа в этой стране, где подозрение сильнее аргумента, а репутация важнее факта. Новое, пугающее его самого ощущение росло в нем. Наступил момент, когда вдруг ясно видится, как ты, забыв про все, должен, обязан поступить.
– А предположим, вас избрали в клуб?
– О! Клуб! Клуб это крепость, за стенами которой любые слухи обо мне значили бы не больше писка базарной мелюзги о всяком из европейских джентльменов. Но столько подозрений уже посеяно насчет меня; нет, шансы мои растаяли.
– Ладно, доктор. На следующем собрании я твердо выдвину вашу кандидатуру и, почти уверен, никто кроме Эллиса не положит черный шар. А пока…
– Ахх, друг мой, дорогой мой друг! – Чувства душили доктора, он схватил Флори за руку. – Как вы благородны! Как благородны! Однако я боюсь, не навлечет ли это на вас недовольства ваших друзей, того же мистера Эллиса?
– Да провались он! Только, доктор, я ничего не обещаю. Какую уж речь толкнет Макгрегор, какое будет настроение у прочих. Может, ничего и не выйдет.
Доктор по-прежнему сжимал руку Флори пухлой влажной ладонью. Крупные слезы, увеличенные линзами очков, блестели на карих преданных глазах.
– Ахх, если бы! И конец моим бедам! Однако будьте осмотрительны, мой друг, остерегайтесь У По Кина, вы станете ему преградой, а он опасен даже для вас.
– Не достанет! Пока что ничего не придумал кроме парочки глупых анонимок.
– Я не был бы так уверен. Он находчив и ради своих целей землю перевернет. К тому же все уязвимы, а он всегда умеет найти слабое место.
– Как крокодил?
– Как крокодил, – очень серьезно кивнул доктор. – Но клуб, друг мой! Господи! Состоять в товариществе настоящих джентльменов! Да, мистер Флори, вы, конечно, не думаете, что я претендую как-либо пользоваться клубом? Ходить в клуб, я себе, разумеется, не позволю.
– Не будете ходить?
– Навязывать джентльменам свое общество? О нет! Достаточно состоять, числиться – это высокая, высшая честь. Вы меня понимаете?
– Вполне, доктор, вполне.
К себе на холм Флори шагал, невольно посмеиваясь. Он решился непременно выдвинуть доктора. Вот шум в клубе поднимется, веселенький будет вой! Ну-ну, посмотрим! Перспектива, месяц назад страшившая, даже воодушевляла.
А почему? С чего вдруг силы на этот пусть не геройский, но вчера совершенно немыслимый смелый шажок? Откуда после долгих трусливых лет внезапно такая храбрость?
