И наконец, чувствуя, что лишь так может выразить то, для чего не могла найти слов, она запела «Звери Англии». Животные подхватили. Они спели песню трижды — очень согласно, но медленно и печально, — как никогда не пели раньше.
Кончив петь, животные увидели, что к ним приближается Пискун в сопровождении трёх собак; судя по его виду, новости он нес важные. Пискун торжественно сообщил, что согласно специальному указу товарища Наполеона, песня «Звери Англии» отменена. Отныне петь её запрещено.
Животные были ошеломлены.
«Но почему?» — вскричала Мюриэль.
«В ней больше нет нужды, товарищи, — чопорно ответил Пискун. — «Звери Англии» — песня Восстания. А восстание уже завершено. Казнь предателей была его последним этапом. И теперь, когда побежден не только враг внешний, но и враг внутренний, эта песня утратила смысл. Мы выражали в ней наши стремления к лучшему обществу будущего. Это общество теперь создано».
Как ни были испуганы животные, некоторые из них, возможно, выразили бы протест, но тут овцы дружно заблеяли своё «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо», и продолжали крик несколько минут подряд, чем и предотвратили бесполезную дискуссию.
Больше этой песни не слышали на Ферме. А вместо неё поэт Меньшой сложил другую песню, которая начиналась так:
О, Ферма Животных! Великая Ферма!
Навеки сплотила ты разных зверей!..
Эту песню пели каждое воскресенье поутру после подъёма флага. Только ни мотив, ни слова почему-то не стали для животных тем, чем была раньше песня «Звери Англии».
Глава 8
А несколькими днями позднее, когда кошмар недавних казней немного рассеялся, кто-то из животных припомнил, что Шестая Заповедь гласила: «Ни одно животное да не убьет другое животное». И хотя в присутствии свиней и собак никому не хотелось упоминать об этом, но как-то не вязались с Заповедью недавние казни. Люцерна попросила Бенджамина прочесть ей Шестую Заповедь. Бенджамин, как всегда, отказался, заметив, что не желает впутываться в такие дела. Тогда Люцерна обратилась к Мюриэль, И та прочла: «Ни одно животное да не убьет другое животное без причины». Два последних слова почему-то не сохранились в памяти животных. Но зато теперь они могли видеть, что Заповедь не была нарушена, так как предательство тех, кто объединился со Снежком, явилось несомненно достаточной причиной, чтобы их убить.
В этом году животные трудились ещё больше, чем в прошлом. Восстановить и перестроить мельницу, удвоив толщину её стен, при этом — к ранее назначенному сроку, было тяжелой задачей, тем более, что обычная работа также требовала значительного труда. Животным, случалось, приходила в голову мысль, что теперь у них рабочий день длится дольше, а еды они получают меньше, чем при Джонсе. Но по воскресеньям Пискун, придерживая копытцем длинный рулон бумаги, сыпал цифрами, показывая, что производство всех видов продукции увеличилось на 200, или 300, или 500 процентов — как когда. Животные не видели причин не верить этому, тем более, что они уже не помнили отчетливо, как было до Восстания. И всё же бывали дни, когда им казалось, что хорошо бы иметь меньше цифр, но больше еды.
Все приказы отдавались теперь через Пискуна или какую-нибудь другую свинью. Наполеон же появлялся не чаще, чем раз в две недели. Когда же он выходил, то свита его состояла не только из псов: впереди ещё маршировал черный петух в роли герольда; предваряя слова Наполеона, каждый раз звучало громкое «Кукареку!». Говорили, что в доме Наполеон занимал теперь совершенно отдельные апартаменты. Обедал он в одиночестве на сервизе марки Корона Дерби, взятом из горки, что стояла в гостиной, а прислуживали ему две собаки. Было объявлено также, что салют из ружья будет производиться не только в дни двух памятных годовщин, но и в честь дня рождения Наполеона. Никто не говорил теперь просто «Наполеон». О нём упоминали только как о «нашем Вожде, товарище Наполеоне», и свиньи любили придумывать для него титулы вроде: «Отец всех животных», «Гроза Человечества», «Защитник овечьего рода», «Друг утят» и тому подобное. Пискун, произнося свои речи, лил слезы умиления, рассказывая о мудрости Наполеона, доброте его сердца, глубокой любви его ко всем животным, где бы они ни жили, а особенно к тем несчастным, что продолжали существовать в невежестве и рабстве на других фермах. Стало привычным относить к числу заслуг Наполеона любое достижение или удачное начинание. Часто можно было слышать, как одна курица говорила другой: «Под мудрым руководством нашего Вождя, товарища Наполеона, я снесла пять яиц за шесть дней»; три коровы, всласть попившие воды из пруда, восклицали: «Какой замечательный вкус у воды, протекающей под водительством товарища Наполеона!» Общее настроение хорошо выразил поэт Меньшой в своём стихотворении «Товарищ Наполеон».
О покровитель слабых!
О повелитель пойла!
Источник нашего счастья,
Товарищ Наполеон!
Полны до краёв кормушки,
Соломой устланы стойла,
Заботишься ты о каждом,
Товарищ Наполеон!
Под мудрым пристальным взглядом,
Подобным солнцу в зените,
Тебе я хвалу слагаю,
Товарищ Наполеон!
И мой малыш-поросенок
Едва от сосцов материнских
Уже твердит твоё имя,
Товарищ Наполеон!
Наполеон одобрил стихотворение и велел написать его на стене большого амбара напротив Семи Заповедей. Под ним поместили портрет Наполеона в профиль — его нарисовал белой краской Пискун.
Между тем Наполеон, при посредничестве Уимпера, вёл сложные маневры в переговорах с Фредериком и Пилкингтоном. Штабель леса всё ещё не был продан. Фредерик настойчивее Пилкингтона добивался получения леса, но разумной цены предлагать не хотел. К тому же, вновь пошли слухи о том, что он и его люди собираются напасть на Ферму Животных и разрушить мельницу, строительство которой возбуждало бешеную зависть Фредерика. Снежок, как утверждалось, всё ещё отсиживался в Пинчфилде. В середине лета животные с ужасом услышали о добровольном признании трёх кур: подстрекаемые Снежком, они создали заговор с целью убийства Наполеона. Куры были казнены немедленно, и для охраны Наполеона были приняты новые меры. Четыре пса охраняли его кровать по ночам, по одному на каждом углу, и молодой боров по имени Глазок получил разрешение рисковать собой, пробуя пищу перед тем, как её подавали Наполеону.
Примерно в это же время стало известно, что Наполеон договорился о продаже леса Пилкингтону, а также предполагал вступить с ним в постоянное соглашение об обмене некоторыми продуктами между обеими фермами. Отношения между Наполеоном и Пилкингтоном, несмотря на то, что связь поддерживалась только через Уимпера, стали почти дружескими. Животные Пилкингтону не доверяли — просто как человеческому существу, — но заметно предпочитали его Фредерику, которого и ненавидели и боялись. По мере того, как шло лето, и строительство мельницы приближалось к завершению, слухи о грозящем предательском нападении разрастались всё больше и больше. Говорили, что Фредерик намерен привести против них двадцать человек, вооруженных ружьями, что он уже подкупил судей и полицию, чтобы не было никакого расследования, когда он захватит Ферму Животных. К тому же из Пинчфилда просачивались слухи о жестоком обращении Фредерика со своими животными. Он забил до смерти старую лошадь, морил голодом коров, убил собаку, бросив ее в горящую печь, он развлекался по вечерам петушиными боями, причем привязывал к петушиным шпорам бритвенные лезвия. Кровь животных закипала от ярости, когда они слышали, что подобные вещи проделываются по отношению к их братьям, и иногда они выражали желание, чтобы им разрешили всем отрядом атаковать ферму Пинчфилд, изгнать оттуда людей и освободить животных. Но Пискун советовал избегать необдуманных действий и положиться всецело на стратегию товарища Наполеона.
