Да, именно он, он-то и был авантюристом — искателем приключений: и приключение для него не было чем-то придуманным, романическим. Оно не было выучено по книжке. Оно не было создано ни для запоздалых романтиков, ни для надсмотрщика. Приключение — всегда что-то пережитое, и, чтобы познать его вкус, необходимо оказаться достойным его, чтобы жить, жить в нем, не ведая страха.
Посмотрим по документам, чем же для Жана Гальмо было приключение.
Едва ли он так уж заинтересовался «Золотыми россыпями Элизиума». Но, выполняя официальное поручение Министерства по делам колоний, он в два счета исследует бассейн реки Маны. О результатах своей поездки он докладывает на разнообразных конференциях и рассказывает в двух статьях, напечатанных в «Тан» (7 июня 1907) и «Иллюстрасьон» (6 июля 1907). Помимо этого, выходит в свет его брошюра «Переселение индусов в Гвиану» — по ней сразу видно, как хорошо он знает страну и проблемы ее трудовых ресурсов.
После этих работ его избирают членом Географического общества и Общества инженеров в колониях.
Он охвачен жаждой деятельности. Предлагает в «Пти Нисуа» серию статей о каторжанах родом из Приморских Альп. Продолжая тему, публикует в «Матэн» репортаж с каторги, опередив этим небезызвестного Альбера Лондра
[8]
на несколько десятилетий.
Это еще не все. Он получил концессии. Во Франции ему удается заручиться поддержкой Общества золотых приисков в Марони.
В ноябре 1908 года правительство Французской Гвианы выдвинет его на соискание звания кавалера ордена Почетного легиона: «Начал во Французской Гвиане разработку лесных и сельскохозяйственных угодий. Это предприятие — первая серьезная попытка колонизации с помощью рабочей силы, состоящей из уголовников», — читаем мы в рапорте губернатора Родье.
Такова видимость. Но что же стоит за всеми этими лестными успехами?
В Гвиане сходит на берег человек. Никто не знает его. У него есть несколько рекомендательных писем. Денег совсем чуть-чуть. Совершенно еще зеленый, «новобранец». Что сразу видно по его воодушевлению. Он ни в чем не сомневается. Его наивность вызывает улыбку. Он хочет исследовать бассейн реки Маны? Да пусть его исследует! Старые жители колоний лишь окидывают новичка равнодушным взглядом.
Но вот он возвращается из глубинки. Как, его не сожрали ни тигровые кошки, ни крокодилы? Что, и удавы не переломали ему хребет? Ему что же, удалось живым и невредимым уйти из джунглей? Тем лучше, тем лучше. Старые первопроходцы приветствуют его — ведь этого требует вежливость.
Но тут человек начинает говорить о золоте, о розовом дереве, об эфирных маслах. Он бегает по кабинетам, пытаясь выбить концессии. Он хочет работать.
Этого тощего, как жердь, человечка с запавшими, уже бледнеющими от лихорадки глазами разглядывают пристально, в упор. На него смотрят с сочувствием. Должно быть, солнце ударило ему в голову. Ну точно, чего тут еще говорить. Работать хочет? Так что ж — пусть работает! Осталось только взять кайло, и пусть отправляется куда хочет. Как тут удержаться от смеха. Вот ведь простодушие-то!
«Я был рабочим; я возделывал каучук, и я был рудокопом на приисках… Из грязи до самого чрева и смрадной тени лесов, вызывающей лихорадку по десятку дней в месяц… Потом я стал бригадиром и плантатором. Тринадцать лет я вел с Природой борьбу, в которой гибнут самые лучшие…» — эти слова Жан Гальмо в 1919 году напишет Жоржу Мореверу во взволнованном письме, цитировать которое мне еще предстоит.
Приключение? Вот оно. Приключение с большой буквы: вкалывать, вкалывать, вкалывать.
Начинают с нуля. Надо заставить себя уважать. Об удовольствиях Лазурного берега приходится забыть. Никогда, ни в единый миг нельзя дрогнуть, дать слабину. Кругом засады и ловушки: что ж, тем лучше. Лес полон опасностей и безлюден: ничего не поделаешь. Люди согласны работать, только если найти к ним подход. Припугнув их, далеко не уедешь. А лихорадка? Хо-хо! Да разве это причина, чтобы бросить работу? Надо бороться. В лесу опасность таится повсюду — на холмах, в низинах. Впереди, позади. Надо держать ухо востро. Ружье должно быть всегда наготове, как и коробочка с хинином — в кармане.
Можно ли догадаться об этом, читая между строк об успехах Жана Гальмо?
Поговорим о них, об этих успехах. Вкладчики там, в Европе, радуются — ведь «Общество золотых приисков в Марони» звучит совсем неплохо. Теперь пусть-ка этот красавчик Гальмо выпутывается сам! Денег ему отвалили достаточно!
Если в расположенных на побережье городах климат здоровый, — позже напишет Жан Гальмо в своей брошюре, — то условия существования в глубинке — из самых суровых в мире. Рудокоп работает по колено, а часто и по пояс в грязи. Он, как и рабочий на каучуковых плантациях и лесоруб, живет в хижине, едва ли заслуживающей этого названия. Прожив несколько недель в сырой атмосфере лесов, он подхватывает малярию; болотная лихорадка и кахексия так и подстерегают его со всех сторон. Поскольку работодатели не предусмотрели никакой санитарной службы, есть участки, где смертность достигает 20–25 процентов. Питаясь быстро портящимися консервами, трудясь на семи ветрах, лишенный малейшей медицинской и фармацевтической помощи, вынужденный спать под открытым небом в гамаке, рабочий в Гвиане подчинен такому распорядку, какого не потерпела бы никакая цивилизация. Ценою каких страданий добыто золото, украшающее витрины наших ювелирных магазинов, и эфирные масла розового дерева, которые служат основным материалом для большинства духов!
Каторжники, этот трудовой ресурс из уголовного мира, на который Жан Гальмо рассчитывал, чтобы взрыть пески маленьких бухт, работают на отдаленных участках с тоской, неохотно. Золото ослепляет их. Самородки как живые. Золотой песок исчезает. Каторжники с простодушным видом возводят очи горе. И где только они тут ухитряются его прятать? У них, должно быть, карманы на собственной шкуре. В любую дыру затолкают. Другие просто разбегаются на глазах у «мусью Гальмо». Кричат, протестуют. Старатели недовольны. Не за такую «получку» добывать вам золото, говорят они. Жан Гальмо восстанавливает против себя всех, и надсмотрщики не знают, как быть.
Золото?
Золото, это золото, он жаждет его, он, Гальмо, оно ему необходимо, ведь без него не преуспеть.
Да как он собирался бороться, вот так просто, безоружный, этот жалкий новичок, — бороться с джунглями, теми джунглями, которые он только начинает узнавать, чьи дерзкие лианы уже столько раз совершали набеги, оплетая всю его машинерию, стоило только бросить ее на время в нерабочем состоянии, а то и целый оставленный участок?
Он и ненавидит и обожает этот лес, его великий противник лес, обступающий его со всех сторон в горячечном ночном бреду. Он грезит. Он загнан в угол. Ибо Жан Гальмо не умеет побеждать с первого раза. Ему надо все бросить, уехать, вернуться, переселиться, сменить место, углубиться еще дальше и дальше в лес.
