– Не понимаю, что за охота строить из себя дурачка! – воскликнула она.
Когда он увидел, что она сердится, его круглые глаза стали еще круглее, а брови взметнулись.
– Душенька моя, ты недовольна? Никогда больше не стану принимать слабительного. Это из-за разлития желчи. Сидячий образ жизни. Надо больше двигаться. Подумать только, что три дня у меня не было…
– Бога ради, придержи свой язык, – перебила она мужа со слезами досады на глазах.
Лицо его вытянулось, губы надулись, как у наказанного ребенка. Он бросил на меня умоляющий взгляд, взывая о помощи, но я, не в силах совладать с собой, корчился от смеха.
Однажды мы зашли к торговцу картинами, в лавке которого, по словам Стрева, находились две или три вещи Стрикленда, но хозяин сообщил нам, что Стрикленд на днях забрал их. Почему – неизвестно.
– По правде сказать, я не очень-то огорчаюсь. Я взял их только из любезности, мсье Стрев, и, конечно, пообещал продать, если удастся, хотя, ей-богу… – он пожал плечами, – я, конечно, стараюсь поддерживать молодых художников, но тут voyons
[15]
, мсье Стрев, вы сами знаете, таланта ни на грош.
– Даю вам честное слово, нет в наши дни более даровитого художника. Помяните мое слово, вы упускаете выгодное дело. Придет время, когда эти картины будут стоить дороже всех, что имеются у вас в лавке. Вспомните Моне, которому не удавалось сбыть свои вещи за сотню франков. А сколько они стоят теперь?
– Правильно, но десятки художников не хуже Моне не могли сбыть свои картины, которые и теперь ничего не стоят. Что тут можно знать? Разве успех дается по заслугам? Вздор. Du reste
[16]
, надо еще доказать, что этот ваш приятель достоин успеха. Кроме вас, мсье Стрев, никто этого не считает.
– А как вы в таком случае определяете, кто его достоин? – спросил Дирк, красный от гнева.
– Только одним способом – по успеху.
– Филистер! – крикнул Дирк.
– А вы вспомните великих художников прошлого – Рафаэля, Микеланджело, Энгра, Делакруа – все они имели успех.
– Пойдем, – оборотился ко мне Стрев, – или я убью этого человека.
23
Я встречал Стрикленда довольно часто и время от времени даже играл с ним в шахматы. Он был человек очень неровного характера. То молча сидел в углу, рассеянный и никого не замечающий, то вдруг, придя в хорошее расположение духа, начинал говорить, как всегда отрывисто и косноязычно. Я ни разу не слышал от него ничего особенно умного, но его жестокий сарказм порою был занимателен; и говорил Стрикленд только то, что думал. Ему ничего не стоило больно уязвить человека, и когда на него обижались, он только веселился. Дирку Стреву, например, он наносил обиды столь горькие, что тот убегал, клянясь никогда больше не встречаться с ним. Но могучая натура Стрикленда неодолимо влекла к себе толстяка голландца, и он возвращался, виляя хвостом, точно провинившийся пес, хотя отлично знал, что его снова встретят пинком, которого он так боялся.
Не знаю почему, Стрикленд охотно водился со мной. Отношения у нас сложились своеобразные. Однажды он попросил меня дать ему взаймы пятьдесят франков.
– И не подумаю, – отвечал я.
– Почему?
– А с какой радости я стану ссужать вас деньгами?
– Мне сейчас очень туго приходится.
– Не интересуюсь.
– Не интересуетесь, если я сдохну с голода?
– Мне-то что до этого? – в свою очередь спросил я.
Минуту-другую он смотрел на меня, теребя свою косматую бороду. Я улыбался.
– Что вас смешит, хотел бы я знать? – глаза его гневно блеснули.
– Неужели вы так наивны? Вы ведь никаких обязательств не признаете, следовательно, и вам никто ничем не обязан.
– А каково вам будет, если я сейчас пойду и повешусь, потому что мне нечем заплатить за комнату и меня выгонят на улицу?
– Мне наплевать, что с вами будет.
Он фыркнул.
– Хвастовство! Сделай я это, и вас совесть загрызет.
– Попробуйте, тогда увидим, – отвечал я.
Улыбка промелькнула у него в глазах, и он молча допил свой абсент.
– Не сыграть ли нам в шахматы? – предложил я.
– Пожалуй.
Когда мы расставили фигуры, он с довольным видом оглядел доску.
– Отрадно видеть, что твои солдаты готовы к бою.
– Вы вправду вообразили, что я дам вам денег? – спросил я.
– А почему бы вам и не дать?
– Вы меня удивляете и разочаровываете.
– Чем?
– Оказывается, в глубине души вы сентиментальны. Я бы предпочел, чтобы вы не взывали так наивно к моим чувствам.
– Я презирал бы вас, если бы вы растрогались, – отвечал он.
– Так-то оно лучше, – рассмеялся я.
Мы сделали первые ходы и оба углубились в игру. А когда кончили, я сказал:
– Вот что я вам предлагаю, если у вас дела так плохи, покажите мне ваши картины. Возможно, какая-нибудь из них мне понравится, и я ее куплю.
– Идите к черту, – отрезал он.
Он встал и уже шагнул было к двери. Я его остановил ехидным замечанием:
– Вы забыли заплатить за абсент!
Он обругал меня, швырнул на стол монету и ушел.
После этого я несколько дней его не видел. Но однажды вечером, когда я сидел в кафе и читал газету, он вошел и уселся рядом со мной.
– Как видно, вы все же не повесились, – заметил я.
– Нет, я получил заказ. За двести франков пишу портрет старого жестянщика
[17]
.
– Как это вам удалось?
– Меня рекомендовала булочница, у которой я покупаю хлеб. Он ей сказал, что ищет, кто бы мог написать его портрет. Пришлось дать ей двадцать франков за комиссию.
– А каков он собой?
– Великолепен. Красная рожа, жирная, как баранья нога, и на правой щеке громадная волосатая бородавка.
Стрикленд был в отличном расположении духа и, когда к нам подсел Дирк Стрев, со свирепым добродушием обрушился на беднягу. С ловкостью, которой я даже не предполагал в нем, он отыскивал наиболее уязвимые места злополучного голландца. На сей раз Стрикленд донимал его не рапирой сарказма, но дубиной брани. Это была атака настолько неспровоцированная, что Стрев, застигнутый врасплох, оказался полностью беззащитным и походил на вспугнутую овцу, бессмысленно тыкающуюся из стороны в сторону. Он был так поражен и озадачен, что в конце концов слезы потекли у него из глаз. Но самое печальное, что любой свидетель этой безобразной сцены, при всей ненависти к Стрикленду, не мог бы удержаться от смеха. Дирк Стрев принадлежал к тем несчастным, чьи самые глубокие чувства поневоле смешат вас.
