— Я не хотела просить тебя о помощи, Андрей. Я понимаю, что ты не имеешь права заступаться за контрреволюционера, но ты бы мог попросить, чтобы ей изменили место отбывания наказания и отправили их в одну тюрьму? Это не показалось бы предательством с твоей стороны, тем более, что для твоих начальников нет никакой разницы.
— Конечно, я попробую, — пообещал Андрей, взяв Киру за руку.
* * *
В одном из учреждений ГПУ начальник, холодно глянув на Андрея, поинтересовался:
— Вы просите за родственницу, не так ли, товарищ Таганов?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — недоуменно сказал Андрей, глядя чиновнику прямо в глаза.
— Неужели? Вам следует знать, что интимная связь с дочерью бывшего владельца фабрики — не лучший способ укрепить свое положение в партии. Не удивляйтесь, товарищ Таганов. Вы что же, работаете в ГПУ и не догадываетесь о том, что нам все известно?! Вы меня поражаете.
— Моя личная жизнь…
— Ваша, извините, что?
— Если вы имеете в виду гражданку Аргунову…
— Да, именно о ней я и говорю. Я бы посоветовал вам, используя те полномочия, которые дает вам ваша должность, навести справки о гражданке Аргуновой — для вашей же пользы, кстати.
— Я знаю все, что мне нужно знать о гражданке Аргуновой, и не впутывайте ее в это дело. Она политически безупречна.
— Ага, политически! А в других отношениях?
— Если мы говорим с вами как начальник с подчиненным, то я отказываюсь обсуждать все то, что не касается ее политической репутации.
— Хорошо, я не буду продолжать разговор. Я говорил с вами просто как друг. Вам следует быть более осторожным, товарищ Таганов. У вас не очень-то много друзей осталось в партии.
Андрей не смог ничего сделать, чтобы изменить приговор Ирине.
— Черт! — проворчал Лео, окуная голову в таз с холодной водой. Прошлой ночью он пришел домой поздно, и теперь ему нужно было освежиться. — Я пойду к этому проходимцу Серову. У него друг — большая шишка в ГПУ. Если я его попрошу, он просто вынужден будет что-нибудь сделать.
— Хорошо бы, Лео, — с надеждой заметила Кира.
— Поганые садисты! Какая им разница, будут ли два несчастных человека гнить в их адской тюрьме вместе или поодиночке. Ведь понятно, что живыми им оттуда не выйти.
— Не вздумай сказать ему это, Лео. Попроси его любезно.
— Я его попрошу любезно
* * *
Секретарша в приемной Павла Серова что-то сосредоточенно печатала на машинке, покусывая нижнюю губу. Десять посетителей, стоя за деревянной перегородкой, ожидали приема. Лео направился прямо в кабинет, на ходу бросив секретарше:
— Мне нужно видеть товарища Серова. Немедленно.
— Но, позвольте, гражданин, — попыталась было возразить секретарша. — Туда нельзя.
— Я сказал, мне нужно немедленно его видеть.
— Товарищ Серов очень занят. Здесь, в конце концов, очередь.
— Идите и скажите ему, что пришел Лев Коваленский. Он примет меня без промедления.
Секретарша поднялась и спиной попятилась к кабинету Серова, испуганно уставившись на Лео, будто ожидая, что он вытащит пистолет. Вернувшись, она выглядела еще более напуганной. Задыхаясь, она произнесла:
— Войдите, товарищ Коваленский.
Когда дверь за секретаршей закрылась, Павел Серов вскочил и, стиснув зубы, зарычал:
— Лев, ты дурак. С ума сошел, что ли? Как ты посмел прийти сюда?
Раздавшийся после этих слов холодный смех Лео напоминал пощечину, которую наносит хозяин своему непокорному рабу:
— Не тебе говорить мне о предосторожности.
— Убирайся отсюда к чертовой матери. Здесь я не буду с тобой разговаривать.
— А я буду, — заявил Лео, устраиваясь в кресле.
— Ты сознаешь, с кем ты имеешь дело? Никогда в жизни я не встречался с подобной наглостью! Ты безумец!
— Сам ты… — огрызнулся Лео.
— Ну ладно, чего ты хочешь? Выкладывай, — сдался Серов и сел за стол, напротив Лео.
— У тебя есть приятель-гэпэушник.
— Хорошо, что ты помнишь это.
— Поэтому я и пришел сюда. Двух моих друзей приговорили к десяти годам лишения свободы с высылкой в Сибирь. Они молодожены. Их отправляют в разные тюрьмы, за сотни километров друг от друга. Сделай так, чтобы обоих определили в одну и ту же тюрьму.
— Ого! — воскликнул от неожиданности Павел Серов. — Наслышан об этом случае. Прекрасный пример преданности партии со стороны товарища Виктора Дунаева.
— Просто смешно, что ты говоришь мне о преданности партии.
— Ну и что ты сделаешь, если я и пальцем не пошевелю, чтобы сдвинуть этот вопрос?
— Ты знаешь, я могу многое.
— О, да,— любезно произнес Серов. — Я знаю, на что ты способен. Но я также знаю, что ты ничего мне не сделаешь. Видишь ли, для того, чтобы утопить меня, тебе нужно будет утопить и себя, а ты, при всем твоем благородстве, я думаю, не пойдешь на это.
— Послушай, оставь этот официальный тон. Мы с тобой оба не чисты на руку. И ты, и я прекрасно понимаем, что ненавидим друг друга. Но мы с тобой плывем в одной лодке, которая, надо заметить, не очень устойчива. Не кажется ли тебе, что было бы разумнее по-возможности помогать друг другу?
— Согласен. И часть твоей задачи — держаться отсюда подальше. Если бы тебе не мешали шоры твоей аристократической надменности, о которой уже пора забыть, ты бы подумал, прежде чем просить меня ходатайствовать за своих двоюродных братьев или сестер, потому что это все равно, что афишировать наши с тобой отношения.
— Ты жалкий трус!
— Возможно. Тебе, пожалуй, тоже стоило бы развить в себе это качество. Тебе не следовало приходить сюда и просить меня об одолжении. Запомни, хотя мы и связаны с тобой одной цепью — до поры до времени, — но у меня все равно больше возможностей порвать ее.
Лео встал и направился к выходу. В дверях он обернулся.
— Дело твое. Только тебе было бы разумнее сделать то, о чем я тебя просил, — вдруг когда-нибудь эта цепь окажется в моих руках…
— А с твоей стороны было бы разумнее не приходить сюда — на случай, если цепь попадет ко мне… Слушай, — понизил голос Павел, — ты можешь для меня кое-что сделать. Скажи этой свинье Морозову, чтобы он прислал деньги. Он опять задерживает выплату со своей последней сделки. Я его предупреждал, что не намерен ждать.
* * *
— Подумай, — робко обратилась к Виктору Мариша, — как ты считаешь, может быть, мне стоит встретиться с кем надо и попросить… только о том, чтобы их отправили в одну и ту же тюрьму… кому какая разница… и…
Виктор схватил Маришу за запястье и скрутил ей руку с такой силой, что она вскрикнула от боли.
