— Запомни, дура, — процедил он сквозь зубы, — держись от всего этого подальше. Тем самым окажешь мне хорошую услугу. Моя жена просит за контрреволюционеров!
— Но я только…
— Если ты скажешь кому-нибудь из своих друзей хоть одно слово, поняла — одно слово, я тут же подам на развод!
Тем вечером, возвратившись домой, Василий Иванович был спокойнее, чем обычно. Он снял пальто и аккуратнейшим образом сложил перчатки на трюмо в коридоре. Не обратив внимания на накрытый Маришей обед в гостиной, Василий Иванович обратился к Виктору:
— Я хочу поговорить с тобой, Виктор.
Виктор неохотно прошел за Василием Ивановичем в кабинет. Василий Иванович не стал садиться. Он стоял, опустив руки, и смотрел на сына.
— Виктор, — начал он, — ты знаешь, что я могу тебе сказать. Но я не буду говорить этого. Я не буду задавать никаких вопросов.
Мы живем в странное время. Много лет назад я был уверен в себе и своих мыслях. Я знал, когда я прав, знал, кого или что мне нужно осуждать. Но сегодня все изменилось. Я не знаю, могу ли я вообще кого-нибудь в чем-нибудь осуждать. Вокруг нас столько ужаса и страданий, что трудно найти виновного. Мы все несчастные, затравленные создания. Мы много страдаем, но практически ничего не понимаем. Я не буду обвинять тебя в том, что ты, возможно, совершил. Я не знаю движущих тобой мотивов. И не буду спрашивать тебя об этом. Я все равно не пойму. Сегодня никто никого не понимает. Ты мой сын, Виктор. Я люблю тебя. Я не могу не любить тебя точно так же, как ты не можешь не быть тем, кто ты есть. Видишь ли, я хотел иметь сына еще с тех пор, когда я был моложе тебя. Я никогда не верил людям. Поэтому я хотел, чтобы у меня был человек, на которого бы я мог смотреть с гордостью, так, как я смотрю на тебя сейчас. Однажды в детстве ты порезал себе палец. Рана была глубокой, прямо до кости. Ты зашел в дом, чтобы мы перевязали его. У тебя посинели губы, но ты не плакал. Ты не издал ни звука. Твоя мать рассердилась на меня, когда я при виде тебя расплылся в счастливой улыбке. Понимаешь, я был горд за тебя. Я знал, что я всегда буду гордиться тобой. Когда мама заставила тебя надеть бархатный костюмчик с большим кружевным воротником, ты выглядел таким смешным. Ты был таким недовольным — и таким хорошеньким! Твои кудряшки топорщились… Но это не имеет никакого отношения к делу. Просто я не могу сказать тебе ни одного плохого слова, Виктор, у меня язык не поворачивается. Я не буду задавать тебе вопросов. Я только хочу попросить тебя об одном одолжении: ты не можешь спасти свою сестру, я знаю это. Но поговори со своими друзьями — среди них есть влиятельные люди, — пусть они сделают так, чтобы Ирину отправили в одну с Сашей тюрьму. Только и всего. Это не противоречит приговору, и твоя репутация останется вне подозрений. Исполни ее последнюю просьбу, Виктор, ты же понимаешь, что она никогда не вернется оттуда. Пожалуйста, помоги — и мы не будем ворошить прошлого. У меня по-прежнему будет сын, и я постараюсь ни о чем не думать, хотя это будет нелегко. Окажи мне эту единственную услугу во искупление того, что было сделано.
— Отец, поверь мне, если бы я мог что-либо сделать, я бы… Я пытался, но…
— Не будем спорить. Я не спрашиваю тебя, можешь ли ты что-нибудь сделать. Я знаю, что можешь. Ты только скажи мне — «да» или «нет». Но знай, если твой ответ будет отрицательным, Виктор, между нами все кончено. В таком случае у меня нет больше сына. Хватит, Виктор, я и так простил тебе слишком многое.
— Но, отец, это абсолютно невозможно и…
— Виктор, я предупредил, если скажешь «нет», ты мне больше не сын. Подумай о тех потерях, которые мне пришлось пережить за последние несколько лет. Итак, я жду твоего ответа.
— Я ничего не смогу сделать.
Василий Иванович медленно выпрямился. Его застывшее морщинистое лицо не выражало никаких чувств. Он направился к двери.
— Куда ты? — спросил Виктор.
— Тебя это больше не касается, — сказал Василий Иванович. Мариша и Ася сидели за столом в гостиной, уставившись на тарелки. Обед уже остыл, но они к нему так и не притронулись.
— Ася, — позвал Василий Иванович, — одевайся.
— Папа! — Мариша вскочила, с грохотом отодвигая стул, впервые за все время совместной жизни она обратилась так к Василию Ивановичу.
— Мариша, — мягко произнес Василий Иванович, — я позвоню через несколько дней… когда найду жилье. Пришлете мне оставшиеся вещи?
— Вам нельзя уходить отсюда. — Маришин голос дрогнул. — Без работы, без денег… Это ваш дом.
— Это дом твоего мужа, — поправил Василий Иванович. — Пойдем, Ася.
— Могу я взять с собой свои марки? — пробормотала Ася.
— Бери, если хочешь.
Мариша сидела на подоконнике, прижимаясь лицом к стеклу. Всем своим телом она содрогалась в глухом рыдании. Василий Иванович брел с поникшей головой, опустив плечи; в свете уличного фонаря Мариша поймала взглядом полоску белой шеи, которую не прикрывали ни черная меховая шапка, ни высокий воротник старого пальто; рядом, на пятках пробираясь через коричневую грязь, покорно плелась Ася; Василий Иванович держал ее за ручку, которая по сравнению с его огромной фигурой казалась совсем крошечной; к груди Ася бережно прижимала альбом с марками.
* * *
В последний вечер перед этапом Кира пришла в ГПУ на свидание с Ириной. На восковом лице Ирины застыла мягкая улыбка; она смотрела на Киру нежным, отсутствующим взглядом, по ее глазам было видно, что мыслями она была где-то очень далеко.
— Я пришлю тебе варежки, —- пыталась шутить Кира, — из шерсти. Только предупреждаю, вязать их я буду сама, поэтому не удивляйся, если не сможешь их надеть.
— Нет, Кира. Лучше пришли мне свою фотокарточку. Это будет забавно: Кира Аргунова за спицами!
— Кстати, — заметила Кира, — ты так и не подарила мне обещанную картину.
— Да, ты права. Все мои картины забрал папа. Скажи ему, чтобы он отдал тебе ту, которая тебе понравится. Объясни ему, что я велела. Но все равно это будет не то, что я тебе обещала. А обещала я тебе настоящий портрет Аео.
— Подождем до твоего возвращения.
— Мне это приятно слышать, Кира, — попробовала улыбнуться Ирина, — только я не маленькая и все понимаю. Я не боюсь. Помнишь, как отправляли в Сибирь студентов университета. Никогда они уже не вернутся. Цинга или чахотка свалят их… Я готова к этому.
— Ирина…
— Успокойся, не будем давать волю чувствам, даже если видимся мы с тобой последний раз… Я хотела спросить тебя, Кира. Если хочешь, можешь не отвечать. Просто мне любопытно: что у тебя с Андреем Тагановым?
— Вот уже около года я его любовница, — пояснила Кира. — Так получилось, что тетя Лео в Берлине никак не…
— Я так и полагала. Бедная ты, Кира. Еще не известно, кому из нас нужно запастись мужеством.
— Мне будет страшно толычо в тот роковой день, когда я сдамся. А этот день никогда не настанет.
