— Не будем начинать все сначала, Соня. Ты же знаешь, мне повезло еще, что я отделался легким испугом.
— Верно! Надеюсь, твоего Коваленского после громкого судебного процесса поставят к стенке. Я позабочусь о том, чтобы наш женотдел устроил демонстрацию протеста против спекулянтов и дворянчиков!
Товарищ Соня продолжала просматривать листки календаря.
— Вот еще одно неплохое имя для девочки: Трибуна. Или — Баррикада! — воскликнула Товарищ Соня, ткнув пальцем в одну из страниц. — Можно что-нибудь в духе современной науки: Университета, например.
— Длинновато, — заметил Серов.
— Мне больше по душе Октябрина. Как-то более символично. Я все-таки надеюсь, что у нас будет девочка Октябрина Серова — будущий вождь пролетариата. Павел, кого ты хочешь — мальчика или девочку?
— Мне все равно, — равнодушно ответил Серов. — Лишь бы не двойню.
— Знаешь, это твое замечание мне совсем не нравится. Оно свидетельствует о том, что ты…
Раздался стук в дверь, который показался Серову слишком продолжительным и властным.
— Войдите! — крикнул он, подняв голову и выпустив из рук газету.
Войдя, Андрей Таганов закрыл за собой дверь. Товарищ Соня выронила календарь. Павел Серов не спеша встал.
— Добрый вечер, — поздоровался Андрей.
— Добрый вечер, — пристально глядя на Андрея, отозвался Серов, вставая.
— Это еще что такое, Таганов? — поинтересовалась Товарищ Соня; ее низкий голос звучал сухо и угрожающе.
Андрей даже не посмотрел в ее сторону.
— Мне нужно поговорить с тобой, Серов, — пояснил он.
— Давай выкладывай, — бросил Серов. Он стоял не шелохнувшись.
— Я же сказал, что мне нужно поговорить лично с тобой.
— А я говорю, давай выкладывай, — повторил Серов.
— Пусть твоя жена уйдет.
— У нас с мужем, — вставила Соня, — нет друг от друга никаких секретов.
— Выйди из комнаты, — не повышая голоса, настаивал Андрей, — и подожди в коридоре.
— Павел, если он…
— Гебе лучше уйти, Соня, — медленно выговорил Серов, не глядя в ее сторону. Он все так же пристально смотрел на Андрея.
Товарищ Соня сухо кашлянула.
— Товарищ Таганов действует все так же решительно, да? Посмотрим, что покажет время. К тому же, ждать осталось недолго.
Товарищ Соня подобрала свое бледно-лиловое кимоно, плотно стянув его на животе. Вставив в зубы папиросу, она удалилась, шлепая тапками.
— Мне казалось, — начал Павел Серов, — что из того, что произошло за последние дни, ты вынес какие-то уроки.
— Ты не ошибся, — согласился Андрей.
— Что тебе в таком случае еще нужно?
— Лучше, пока я говорю, обувайся. Тебе придется выйти. В твоем распоряжении не так много времени.
— Да неужели? Рад, что ты посвятил меня в эту маленькую тайну. А то ведь я чуть было не решил, что это не входит в мои планы. И куда же я должен идти, товарищ Муссолини-Таганов?
— Освобождать Аьва Коваленского!
Павел Серов тяжело грохнулся на диван и, зацепив ногой газету, разбросал по полу шелуху семечек.
— Что ты надумал, Таганов? С ума ты сошел, что ли?
— Молчи и слушай. Я объясню, что тебе нужно делать.
— Ты объяснишь, что мне нужно делать? Зачем?
— Об этом поговорим позже. Сейчас ты соберешься и пойдешь к своему другу гэпэушнику.
— В такой поздний час?
— При необходимости ты вытащишь его из постели. Что и как ты ему будешь говорить, меня не касается. Я хочу быть уверенным только в том, что Лев Коваленский будет освобожден в течение сорока восьми часов.
— И какая же, по-твоему, волшебная палочка может заставить меня сделать это?
— Есть такая волшебная бумажка, Серов. А точнее говоря, их две.
— Кем же они написаны?
— Тобой.
— Мной? Чепуха!
— Это фотокопия записки, написанной твоей рукой.
Серов медленно поднялся и оперся двумя руками о стол.
— Таганов, ты чертова крыса, — прошипел Павел Серов. — Сейчас не подходящее время для шуток.
— А я и не шучу.
— Хорошо, я пойду к своему другу. Ты встретишься со Львом Коваленским — на это уйдет менее сорока восьми часов. Я позабочусь о том, чтобы тебя определили в соседнюю с ним камеру. И тогда мы выясним, какие документы…
— Как я уже сказал, существует две фотокопии. Только лично у меня нет ни одной.
— Что… что ты сделал…
— Они находятся в руках двух моих друзей, которым я могу доверять. Всякая попытка вычислить их имена будет бесполезной. Мы с тобой не первый день знакомы, и ты знаешь, что меня не запугать камерой пыток ГПУ. Условия таковы: если что-нибудь случается со мной до освобождения Льва Коваленского — фотокопии пересылаются в Москву. То же самое будет сделано в случае, если что-нибудь случится с самим Львом Коваленским после его освобождения.
— Ты чертов…
— Ты не заинтересован в том, чтобы фотокопии попали в Москву. Твой друг будет не в состоянии снасти ни твою, ни свою шкуру. Не беспокойся… я не буду очень докучать тебе. Тебе только нужно освободить Льва Коваленского и замять это дело. Ты никогда больше не услышишь об этих фотокопиях и никогда больше не увидишь их.
Серов достал платок и вытер пот со лба.
— Ты лжешь, — прохрипел он. — Ты не делал никаких фотокопий.
— Возможно, — заметил Андрей. — Хочешь рискнуть?
— Садись, — приказал Серов, опускаясь на диван.
Андрей примостился на краю стола и скрестил ноги.
— Послушай, Андрей, — начал Серов. — Давай обговорим все по-деловому. Согласен, все козыри у тебя в руках. Но все-таки, ты понимаешь, о чем просишь?
— Тебе это под силу.
— Господи, Андрей! Ведь дело такое серьезное, и мы развернули широкую пропагандистскую кампанию, газетчики набирают статьи…
— Остановите их…
— Но каким образом? Как я смогу обратиться к моему другу? Что я ему скажу?
— Меня это не касается.
— Но после того, что он сделал для моего спасения…
— Не забывай, что это также и в его интересах. Может быть, у него в Москве и есть друзья. Но также у него, возможно, есть и враги.
— Послушай…
— А когда членов партии уже не выгородить, с ними поступают гораздо круче, чем с любыми спекулянтами. Тоже неплохой предмет для очередной кампании.
— Андрей, кто-то из нас двоих сошел с ума. Я не могу понять, почему ты хочешь, чтобы Коваленского выпустили?
