— Ты идешь днем на собрание, товарищ?
— Нет, — ответила Кира.
— Но ты должна пойти, товарищ. Непременно. Это колоссально важно. Ты обязательно должна проголосовать.
— Я никогда в жизни не голосовала.
— Так ты первокурсница, товарищ?
— Да.
— Замечательно! Замечательно! Разве это не прекрасно?
— Что прекрасно?
— Начать свое образование в такое славное время, как сейчас, когда наука свободна и возможности открыты для всех. Я понимаю, это в новинку для тебя и должно показаться очень странным. Но не бойся, дорогуша. Я здесь старожил. Я тебе помогу.
— Я ценю Ваше предложение, но…
— Как тебя зовут, дорогуша?
— Кира Аргунова.
— Меня Соня. Просто Товарищ Соня. Так меня все зовут. Знаешь, я чувствую, что мы будем прекрасными друзьями. Больше всего люблю помогать умным молодым студентам, таким, как ты.
— Но, — сказала Кира, — я что-то не припомню, чтобы сказала что-то особенно умное.
Товарищ Соня громко рассмеялась.
— Но я знаю девушек, и я знаю женщин. Мы — новые женщины, которые стремятся получить полезное для общества образование и занять свое место рядом с мужчинами в мировом производстве — вместо нудной работы на кухне, — должны сплотиться. Ничего не радует меня больше, чем новая женщина-студентка. Товарищ Соня всегда будет твоим другом. Товарищ Соня — это друг для всех.
Товарищ Соня улыбнулась. Она улыбнулась прямо в глаза Киры, словно мягко и необратимо забирая в свои руки эти глаза и скрытый за ними мозг. Улыбка Товарища Сони была дружеской; теплое, настойчивое дружелюбие, взявшее на себя первую роль и намеренное ее сохранить.
— Спасибо, — сказала Кира. — Что ты хочешь, чтобы я сделала?
— Ну, начнем с того, товарищ Аргунова, что ты должна пойти на собрание. Мы выбираем наш Студенческий совет на год. Нас ждет жестокая борьба. Есть среди старых студентов сильный антипролетарский элемент. Ну, ты знаешь — наши классовые враги. Молодые студенты, такие, как ты, должны поддерживать кандидатов от нашей партячейки, которые, собственно, и стоят на страже твоих интересов.
— Ты одна из кандидатов партячейки, Товарищ Соня?
Товарищ Соня расхохоталась:
— Вот видишь? Я говорила тебе, что ты умна. Да, я одна из них. Состою в совете в течение двух лет. Тяжелая работа. Но что я могу сделать? Товарищи студенты выбрали меня, и я должна выполнять свой долг. Ты просто иди со мной, а я скажу тебе, за кого голосовать.
— А… — сказала Кира. — А что потом?
— Я расскажу тебе. Все Красные студенты несут ту или иную общественную нагрузку. Ты же не хочешь, чтобы тебя подозревали в буржуазных наклонностях. Я организую марксистский кружок — небольшую группу молодых студентов, где я -— председатель, — чтобы изучать настоящую пролетарскую идеологию, которая нам пригодится, когда мы войдем в мир и будем служить Пролетарскому государству. Ведь для этого все мы и учимся, не так ли?
— А тебе не приходила в голову такая мысль, — начала Кира, — что я, может быть, здесь по очень необычной причине? Я хочу научиться делу, которое мне нравится, и только потому, что оно мне нравится.
Товарищ Соня посмотрела в серые глаза товарища Аргуновой и поняла, что совершила ошибку.
— Что же, — сказала Товарищ Соня, уже не улыбаясь, — как хочешь.
— Но я думаю, что пойду на собрание, — сказала Кира, — и, думаю, буду голосовать.
* * *
Амфитеатр из переполненных скамеек возвышался, словно плотина, так и не сдержавшая волны студентов, которые выплеснулись на ступеньки в проходах, на подоконники, на низкие шкафы и на пороги открытых дверей.
Юный оратор стоял на трибуне, потирая ладони, словно торговец за прилавком. Его лицо выглядело словно выцветшая реклама из витрины магазина: требовалось чуть больше цвета, чтобы сделать его волосы белыми, его глаза голубыми, его кожу здоровой. Бледные губы не создавали никакого обрамления для темного провала рта, который он широко раскрыл, выкрикивая во внимательно слушавшую аудиторию слова, как боевые приказы.
— Товарищи! Двери науки открыты для нас, сыновей труда! Наука сегодня в наших собственных мозолистых руках! Мы переросли старую буржуазную ложь об объективной беспартийности науки. Наука не беспартийна. Наука — это оружие в классовой борьбе. Мы здесь не для того, чтобы потворствовать своим личным мелочным амбициям. Мы переросли слюнявый эгоизм буржуя, который скулил из-за своей личной карьеры. Наша единственная цель поступления в Красный Технологический институт — это выучиться на достойных бойцов авангарда Пролетарской Культуры и Созидания!
Выступивший покинул трибуну, потирая ладони. Некоторая часть публики шумно захлопала. Большинство же осталось безучастным и не вынимало рук из карманов старых пальто или из-под парт.
Кира наклонилась к веснушчатой девушке позади себя и спросила:
— Кто это?
Девушка прошептала:
— Павел Серов. Из партячейки. Член партии. Будь осторожна. У них везде свои шпионы.
Студенты сидели беспорядочной, доходящей до потолка толпой, состоящей из бледных лиц и старых, бесформенных пальто. Но их разделяла невидимая линия. Линия, которая не пролегла прямо поперек скамеек, а зигзагами проползла по залу. Линия, которую никто не мог видеть, но все чувствовали; линия тонкая и аккуратная, как острое лезвие ножа. Одна сторона носила упраздненные новыми правителями зеленые студенческие фуражки, носила их гордо, вызывающе, словно знак отличия и превосходства; другая сторона носила красные косынки и щегольские военные кожаные куртки. Первая сторона, большая, тоже выставила на трибуну ораторов, которые напомнили аудитории, что студенты всегда знали, как бороться против тирании, независимо от того, какой у нее цвет. Гром аплодисментов прокатился от потолка до подножия трибуны, аплодисментов слишком громких, слишком долгих, горячих, торжествующих, словно это был единственный путь, оставленный людям, чтобы выразить себя, словно их руки говорили больше, чем могли произнести их голоса.
Вторая сторона смотрела на них без улыбки, холодными глазами. Ее ораторы воинственно ревели о Диктатуре Пролетариата, не обращая внимания на внезапный смех, который, казалось, возникал из ниоткуда. Шелуха семечек бесстыдно летела точно в носы выступавшим. Студенты были молоды и слишком уверены в том, что им нечего бояться. Они впервые поднимали голоса в то время, когда всю страну давным-давно заставили замолчать. Они были благородно-вежливы со своими врагами, и их враги были вежливо-благородны и называли их «товарищи». Все они осознавали, что идет безмолвная борьба не на жизнь, а на смерть; но только одна сторона, меньшая, знала, чья будет победа. Молодые и самоуверенные в своих кожаных куртках и красных косынках, они смотрели со смертоносной терпимостью на тех, других, таких же молодых и самоуверенных, но эта терпимость сверкала холодом припрятанной винтовки, и они были уверены, что очень скоро подойдет и ее очередь.
