Она пила чай с сахарином, медленно жуя черствый хлеб. Одно окно было покрыто толстым слоем ледяных узоров, которые лениво поблескивали при свете луны. На улице все еще было темно. Она тихо сидела за столом, боясь шевельнуться, стараясь даже жевать бесшумно. Лео спал беспокойно, тяжело переваливаясь с боку на бок, кашляя в подушку сухим, удушающим кашлем, и иногда вздыхал, но как-то хрипло, что больше походило на стон.
Кира натянула валенки, надела зимнее пальто и плотно обмоталась старым шарфом. На цыпочках подойдя к дверям, она бросила последний взгляд на лицо Лео, которое в темноте казалось лишь бледным пятном, и послала ему воздушный поцелуй. Затем медленно и бесшумно открыла дверь и, выйдя так же бесшумно, закрыла ее за собой.
На улицах лежал снег, отливая синевой. Казалось, что над крышами темнота отступала, и, присмотревшись, можно было различить высоко в небе голубые просветы. Где-то за домами пронзительно, словно хищная птица, завизжал трамвай. Скользя по обледенелому тротуару, Кира побежала к остановке.
Там уже стояла очередь. Согнувшись на ветру, Кира стояла молча, как и остальные ожидающие; подошел трамвай — череда светящихся в темноте окон, дрожащих во мгле; очередь нарушилась. около узкой двери образовалась страшная сутолока, настоящий водоворот, а желтые квадраты стали стремительно заполняться плотно прижатыми друг к другу телами. Когда трамвай, звеня, тронулся, Кира осталась стоять на остановке. Теперь придется полчаса ждать другого, а это значит, что она опоздает, а если она опоздает, ее уволят. Она бросилась вслед ускользающему трамваю, подпрыгнула и ухватилась за медную ручку, но на ступеньках не (пило места, и ее ноги так и волочились по замерзшей земле. Чья-то сильная рука схватила ее за воротник пальто и втащила в вагон; одной ногой ей удалось встать на подножку; чей-то грубый голос прорычал ей в ухо:
— Ты что — ненормальная? Вот так и гибнут люди!
С кучкой людей она висела на подножке, держась на ней лишь одной рукой, и смотрела, как мимо проносится лежавший вдоль тротуара снег; когда проезжающий мимо грузовик прижимался к трамваю так близко, что мог сбить Киру с подножки, она что было силы вцеплялась в стоящих рядом людей.
Дом Крестьянина располагался в чьем-то бывшем большом особняке. Кира поднялась по мраморной лестнице с балюстрадой, на которую сыпался свет из огромного окна с витражом в виде рога изобилия, из которого летели розовые персики и бордовый виноград. Над лестницей висела табличка: «Товарищи! Не плюйте на пол!»
Были там и огромные серп и молот из позолоченного папье-маше, плакат с изображением крестьянки со снопом пшеницы; на других плакатах были намалеваны просто снопы: зеленые, золотистые, красные; портрет Ленина, крестьянин, давящий ногой паука с голо-ной священника, портрет Троцкого, крестьянин с красным трактороом, Карл Маркс, лозунги: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Кто не работает, тот не ест!», «Да здравствует государство рабочих и беднейшего крестьянства!», «Товарищи Крестьяне! Громите укрывателей продовольствия!». Дальше висел целый ряд газет, ратовавших за «лучшее взаимопонимание между рабочими и крестьянами и широкое распространение городских идей в деревне». Они пропагандировали новое движение под названием «Смычка города с деревней». Именно для этого и был организован Дом Крестьянина. Там и сям попадались плакаты с изображением жмущих друг другу руки рабочего и крестьянина, рабочего и крестьянки, а также крестьянина и работницы; плуга и молотка, фабричных труб и пшеничных полей, надписи: «Наше будущее — в смычке города с деревней», «Товарищи, принимайте активное участие в смычке города с деревней», «Товарищ, что ты сделал для смычки?».
Плакаты, словно гигантская волна пены, поднимались от двери наверх по лестнице к кабинетам. В каждом из них были обшарпанные мраморные колонны и перегородки из некрашеных досок, а так же столы, множество папок, портреты вождей пролетариата и печатная машинка. Дирекцию Дома Крестьянина воплощала в себе товарищ Битюк со своими пятью подчиненными, одной из которых была Кира.
Товарищ Битюк была долговязой, тощей, седой женщиной, строго соблюдала военную форму одежды и всем сердцем одобряла Советскую власть. Главной целью ее жизни было непрерывно доказывать эту свою преданность стране Советов, хотя она закончила институт благородных девиц и носила на груди старомодный кулон-часы.
Среди ее четырех подчиненных были: высокая длинноносая девушка в кожаной куртке, которая являлась членом партии, могла вертеть товарищем Битюк как угодно и прекрасно знала об этом; молодой человек с нездоровым цветом лица, который членом партии не являлся, но уже подал заявление и, таким образом, рассматривался как кандидат, о чем напоминал при любой возможности; и, наконец, две молоденькие девушки, которые работали только из-за зарплаты, их звали Нина и Тина. Нина носила серьги и отвечала на телефонные звонки, Тина печатала на машинке. По неизвестно откуда появившейся привычке, мгновенно распространившейся по всей стране и захватившей даже партийцев, по привычке, за которую никто не отвечал и никого нельзя было наказать, все некачественные отечественные изделия назывались «советскими»: были «советские спички, которые нельзя было зажечь», «советские» платки, которые рвались, как только их надевали, «советские» ботинки с картонными подметками. Таких девушек, как Нина и Тина, называли «советскими» девушками.
В Доме Крестьянина было множество дверей и коридоров, но которым бегало бесчисленное множество ног, создавая вид кипучей деятельности. Кира так и не узнала, кто были люди, работающие в других кабинетах, и чем они занимались, включая и мифического товарища Воронова, которого за все время работы она видела всего один раз.
Как постоянно напоминала им товарищ Битюк, Дом Крестьянина — это «сердце гигантского организма, чьи вены несут свет пролетарской культуры к самым отдаленным деревням». Дом гостеприимно принимал многочисленные крестьянские делегации, всех «сельских товарищей», приезжающих в город, являясь одновременно и учителем, и гидом, удовлетворяющим культурные и духовные потребности крестьян.
Сидя за своим столом, Кира наблюдала, как товарищ Битюк, брызгая слюной, с кем-то разговаривает по телефону:
— Да, да, все готово. В час — крестьяне из сибирской делегации идут в Музей революции, где прослушают двухчасовую лекцию по пролетарской истории — мы уже заказали специального экскурсовода. В три — у них будет встреча в нашем марксистском клубе, где им прочитают лекцию на тему «Проблемы советских города и деревни». А в пять их будут чествовать в клубе пионеров, где милые крошки покажут им физические упражнения. В семь повезем их и оперу — уже заказали две ложи в Мариинском.
Положив трубку, товарищ Битюк повернулась к подчиненным.
— Товарищ Аргунова, заявка на специального лектора у вас?
— Нет, товарищ Битюк.
— Товарищ Иванова! Вы напечатали заявку?
— Какую заявку, товарищ Битюк?
— Заявку на специального лектора для крестьянской делегации из Сибири.
— Но вы мне не говорили ни о какой заявке…
