Исчерпав эту тему, перешли к другой. Начались разговоры о закулисных интригах, о том, кто с кем жил, кто кому грозил скандалом, кто стрелялся, кто отравился.
VII
После обеда все перешли в смежный "собор", больших размеров, где свет электрических ламп был менее ярок и где в одном конце помещался громадный белый экран, а в другом, противоположном — прожектор. Посредине стояли мягкие кресла, приготовленные для гостей, которым полагалось присутствовать и давать свое мнение о первых двух катушках новой картины, ставившейся для Аннабели. Своими профессиональными советами гости платили хозяевам за их гостеприимство. "В муках страстей" представляла собой шаблонную, малосодержательную картину, с бесконечными переодеваниями и наивными переживаниями молодой героини, которая, желая отомстить своему мужу за его измену, убегает с его товарищем.
— Бог мой, — сказала Ви Трэсси вполголоса Бэнни. — Вот уже сколько лет Аннабель играет в подобного рода пустых салонных вещичках. Большинство из них может удовлетворить вкус разве только двенадцатилетних младенцев! Вы, может быть, подумаете, что я шучу, но это факт, что Перри Дюшан зовет школьных детей и рассказывает им сценарий, и все, что им в нем не понравится, он выбрасывает.
Потом, обращаясь к Аннабели, она сказала:
— Эта картина вполне отвечает всем условиям, моя дорогая. Я уверена, что она будет делать всегда полные сборы… Для Аннабели это главное, — тихо заметила она нефтяному принцу. — Она никогда не спрашивает вашего мнения по поводу того, насколько та или другая картина художественна. Вот почему вы можете всегда быть с нею вполне искренни. Но среди тех, кого интересует художественная сторона дела, я нажила себе немало врагов, так как я не желаю лгать и хвалить вещи, которые мне не нравятся.
В продолжение всего вечера между креслами присутствующих бесшумно, точно привидение, двигалась молчаливая фигура, одетая в белый парусиновый пиджак, такие же брюки и в красные, на мягких войлочных подошвах туфли. Это был молодой китаец с подносом в руках, на котором красовались маленькие стаканчики с разноцветными — розовыми, желтыми, красными и зелеными — ликерами. Он переходил от одного гостя к другому, и они ставили на поднос пустые стаканчики и брали себе другие, полные. И все это происходило в полнейшем молчании.
Не пили только очень немногие — из них Аннабель и Ви Трэсси. "Привидению", по-видимому, было приказано не приближаться к Вернону Роскэ; когда же сам Вернон высказывал намерение к нему приблизиться, то тотчас же слышал многозначительное: "Вернон, опять?" — и он покорно возвращался на свое место. Но остальные все пили, и языки их развязывались, и сердца начинали биться усиленней. Даже Фред Орпан — и тот начал проявлять признаки жизни и, взяв пример с Вернона Роскэ, который всех всюду вышучивал, тоже начал над всеми подтрунивать, причем первый, кому от него попало, был сам Роскэ. Широко раскрыв рот на своем длинном лошадином лице, бывший хозяин ранчо в Техасе спросил высоким фальцетом, похожим на голос чревовещателя:
— А известно ли здесь кому-нибудь, как этот старый шалун начал свою карьеру?
Никто этого, очевидно, не знал, все молчали, и Орпан задал другой вопрос:
— А видел ли кто-нибудь его плавающим? Я убежден, что никто никогда. Всякий раз, когда дело идет о купанье где-нибудь на лоне природы, он говорит, что вода для него чересчур холодна, а когда дело касается купанья в том или другом закрытом помещении, то он протестует, говоря, что там слишком грязно или что-нибудь в этом роде. Причина же этому та, что у него не хватает одной пятки, и он не хочет, чтобы об этом знали. А не хватает пятки вот почему: когда он разрабатывал свою первую скважину, то ему понадобилось денег больше, чем он рассчитывал, а достать было не у кого. Тогда он пошел в общество страхования от несчастных случаев, застраховал себя, а потом отправился на охоту за кроликами и прострелил себе пятку и на выданную ему из общества сумму мог докончить свои буровые работы. Что, не правду я говорю, старина, а?
Присутствующие весело рассмеялись и стали требовать ответа. Вернон Роскэ смеялся громче всех, но заставить его ответить на интересовавший всех вопрос никому не удалось.
VIII
В "соборе" стоял большой орган современного типа, который играл при помощи особого механизма, приводимого в движение электричеством. Для этого нужно было только нажать кнопку электрического провода. В этот вечер он заиграл последние новости джаз-оркестра, и присутствующие устроили танцы. Ви подошла к Бэнни.
— Доктор разрешает мне только одну маленькую рюмку в течение целого вечера, — сказала она, — и мне нужен трезвый партнер. Давайте танцевать. Хотите?
Бэнни был этому очень рад, и время прошло незаметно. Он танцевал также и с симпатичною хозяйкою дома, с белокурой Бэсси Барри, а в антрактах между танцами болтал с Ви Трэсси. Привидение в образе китайца продолжало бесшумно скользить среди танцующих, и глубины человеческих душ продолжали обнажаться все больше и больше.
Неподалеку от Бэнни стоял Томми Палей, старший директор кино, с более обыкновенного разгоряченным лицом, но вполне еще твердый на ногах.
— Послушайте, Росс, — обратился он к Бэнни, — мне нужно, чтобы вы мне кое-что объяснили.
— Что именно, м-р Палей?
— Мне хотелось бы вообще знать обо всем.
— Обо всем?!
— Да. Главное — о жизни. Для чего, собственно, мы здесь живем и куда денемся потом, когда кончим свое земное существование?
— Я бы непременно вам это сказал, если бы только знал, — ответил Бэнни.
— Но ведь вы же учитесь в университете, молодой человек! Сам я никогда ничему не учился — был простым газетчиком, только и всего. Но я думал, что тот, кто читает кучу книг и ходит на лекции в университет…
— До сих пор мы этого во всяком случае не проходили, — сказал Бэнни. — Может быть, это войдет в курс двух последних лет.
— Так, пожалуйста, если они там вам это скажут, не забудьте передать мне. И объясните тоже, если можете, что представляет собой вся эта наша канитель с женским полом? И с ними жить нельзя, и без них невозможно. Что это, в сущности, за чертовщина?
— Все это действительно в высшей степени сложно, — согласился Бэнни улыбаясь.
— Это черт знает что такое! — с горячностью воскликнул тот. — Я с радостью отдал бы свое десятилетнее жалованье тому, кто научил бы меня забыть всю эту музыку.
— Понимаю, — сказал Бэнни. — Но только кем же, скажите, вы стали бы тогда управлять?
Старший директор взглянул на него с недоумевающим видом, а потом разразился громким хохотом.
— А ведь это правда! Истинная правда! Ха-ха-ха!.. Это здорово!
И все продолжая смеяться, он отошел от Бэнни и направился к стоявшей неподалеку группе мужчин, желая, очевидно, поделиться с ними тем, что его так рассмешило.
IX
Когда Бэнни на следующее утро сошел вниз, — это было воскресенье, — весь "Монастырь" был в его распоряжении. Нигде не видно было ни единой души. Позавтракав и просмотрев привезенные с ближайшей станции газеты, он вышел в сад и направился сначала к своим вчерашним знакомцам, "красным" орлам, а оттуда по узенькой дорожке, тянувшейся через ближайший холм, к берегу океана. Пройдя около двух-трех миль, он очутился перед длинной полосой отлогого берега. Тут кончался, собственно, парк. Он был весь окружен высокой оградой, и прямо против Бэнни виднелась запертая на ключ калитка. Около калитки на деревянной доске висело несколько одинаковых ключей, и была сделана надпись, гласившая, что желающий идти к самому берегу должен был взять один из этих ключей с собой, для того чтобы он мог потом вернуться через эту же калитку. Послушный наставлению, взяв ключ и заперев за собой калитку, Бэнни продолжал свою прогулку по направлению к океану. Скоро он дошел до величественного здания в германском стиле, напоминавшего собою прирейнские замки. Оно стояло на вершине одного из холмов, и от него спускалась к воде целая серия террас и садов. Среди красиво извивающихся дорожек виднелись водопады и фонтаны с высеченными из камней лягушками, аистами, черепахами и тритонами, страдавшими, очевидно, от жары, так как фонтаны не были пущены и в бассейнах не было ни капли воды. Хозяева замка, очевидно, отсутствовали, так как все ставни окон были закрыты. Там и сям среди зелени садов белели какие-то предметы, по форме напоминавшие гигантские головы сахара. Это были завернутые в простыни статуи. Одни из них стояли на пьедесталах, другие — на каменной ограде. И над каждой из них качался электрический фонарь.
