IV
Сидя на берегу, наполовину зарывшись в песок и не сводя глаз с лазурной поверхности теперь спокойных вод, Ви рассказывала ему эпизоды из своей собственной жизни.
— Я не цыпленок, только что вылупившийся из яйца, Бэнни. Не воображайте того, чего нет. Я поступила на сцену, чтобы устроить свою жизнь, и я заплатила ту цену, которую за это спрашивали. Как всякая другая девушка. На свете не существует бескорыстных антрепренеров и директоров кино.
— Но разве они не могут удовольствоваться приобретением хорошей актрисы?
— Ничто не мешает ей быть хорошей актрисой днем и хорошей любовницей ночью. И они желают получить и ту и другую.
— Это звучит так жутко, — сказал Бэнни.
— Дело в том, что в этой игре идет такое невероятное соревнование, что вы себе и представить не можете. Если вы хотите выбиться на дорогу — вы не можете этого избежать. Ни с чем другим не считаются. Все другое ровно ничего не значит. Все дело только в этом одном. И так было и со мной. Я стучалась в двери всех студий — мне было тогда пятнадцать лет, и я страдала и голодала. Но только тогда, когда я провела ночь с одним из этих дьяволов, двери студии для меня раскрылись.
Она замолчала и не сводила глаз с спокойно катившихся волн, и Бэнни в первый раз увидел в ее лице мрачное, скорбное выражение.
— При этом вот что еще нужно не забывать, — прибавила она, — что когда бедная девушка встречает богатого человека, который дарит ей красивые платья, катает ее в великолепном автомобиле и устраивает ее в уютном бунгало, то он становится в ее глазах каким-то сказочным существом. Моралистам вольно насмехаться, сколько они желают, но факт тот, что когда я встретила такого человека и он предложил дать мне впервые настоящую роль в картине, то он показался мне каким-то сверхчеловеком, богом, и я считала, что это будет только благородно с моей стороны, если я сделаю для него все, что он пожелает… И мне пришлось прожить с ним несколько месяцев, прежде чем я убедилась в полнейшем его тупоумии.
Наступило молчание.
— Мне кажется, — сказала Ви, — что вы спрашиваете себя: для чего, в сущности, я вам все это говорю? Сейчас у меня вполне обеспеченное, независимое положение, и я с успехом могла бы разыгрывать из себя светскую даму, предав забвению свое некрасивое прошлое. И если бы я вам сказала, что я — невинная, чистая девушка, то как вы могли бы узнать всю эту мою историю? Но я сказала себе: "Бог мой! Деньги тем, главным образом, для меня и важны, что они могут избавить меня от необходимости лгать".
— Я знаю еще одного человека, который говорил то же самое, — сказал Бэнни, — и его слова произвели на меня сильнейшее впечатление. До тех пор мне никогда не приходилось сталкиваться с подобного рода людьми.
— На тех, кто не лжет, обыкновенно смотрят как на каких-то дикарей, — сказала Ви. — Что касается меня, то в этом отношении у меня ужасная репутация в мире кино… Вам что-нибудь обо мне уже говорили?
— Только очень немногое, — ответил Бэнни.
Она пристально взглянула на него.
— Что именно? Наверное, вам все рассказали о Робби Уардене — да?
— Вряд ли все, — ответил он улыбаясь. — Я слышал только, что у вас с ним был роман и что вы до сих пор очень о нем грустите.
— Я два раза была одурачена мужчиной. Робби был вторым и последним. Больше, поверьте, этого уже не случится. Робби дал денег на самую лучшую из моих картин. Он был красив, как бог, и предлагал на мне жениться. И одно время я серьезно об этом думала. Но оказалось, что у него одновременно были романы еще с тремя женщинами, и одна из них его застрелила. Так кончился этот роман моих юных лет… Нет, я не грущу о нем! Я рада, что это кончилось. Он принес бы мне одни только заботы и горе. Но если я отношусь к любви немного цинично, если моя манера выражаться недостаточно изысканна, то вы теперь, может быть, поймете, почему это так?
Сказав это, Ви стряхнула песок со своих голых ног и встала.
— Смотрите, вот как я лечусь от толщины!
Она оперлась руками о песок в том месте, где он был еще сыр и крепок, и встала на них, как это делают акробаты. И в этой позе, с закинутыми вверх тонкими белыми ногами, она на руках сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от воды, и с веселым смехом бросилась в волны.
— Скорей сюда! — закричала она Бэнни. — Вода сегодня удивительная!
V
Бэнни, думая об этом разговоре, учился смирению. Ви приходилось страстно бороться за свой успех, тогда как ему все доставалось без всякой борьбы. Если бы ему вздумалось избрать себе карьеру артиста кино, его отец не замедлил бы предпринять все необходимые для этого шаги, и перед ним широко распахнулись бы двери всех студий. И так было бы со всякой другой карьерой. А потому он не имел никакого права осуждать кого бы то ни было.
В то время как он слушал Ви Трэсси, в его воспоминании вставал образ Эвники Хойт… Нет, люди положительно не умели разбираться в сексуальных вопросах. Сколько было во всем неясного! Разумеется, Ви не могла думать о том, чтобы выйти за него замуж теперь же: браки бывали нередки среди артистов кино, но, по-видимому, они считали долгом прежде убедиться, что могут быть друг с другом счастливы. И это давало Бэнни известную уверенность в том, что Ви не будет шокирована, узнав, что все его мысли заняты ею одною.
В этот вечер они были в "Монастыре" и после обеда, в то время как все в зале танцевали, вышли на террасу. Было тихо. Светила луна — та самая, которая светила и Бэнни с Эвникой, и Бэнни с Ниной Гудрих. Из залы доносились звуки музыки, из сада — аромат цветов, и Бэнни спрашивал себя: "Что же, что же мне делать?" Так это не могло дольше оставаться — это было ему ясно. Нервы его были взвинчены до последней степени. И в то же время язык его точно прилип к гортани. До сих пор девушки всегда первые объяснялись ему в любви. И это было, конечно, нелепо. Но в чем же дело? Почему он не мог заставить себя произнести ни единого слова?
Слабым, еле слышным голосом он проговорил:
— Давайте танцевать сейчас здесь, на террасе!
И они встали и начали танцевать. А когда кончили, то очутились опять на прежних местах, и ничего, решительно ничего не произошло, и Бэнни чувствовал себя все так же мучительно. Нет, так невозможно!.. С храбростью отчаяния он опять обнял рукой ее тонкий стан и прижал к себе, но на этот раз обнял совсем не так, как это полагается для танцев. Танцевать в этом положении, когда вас так крепко прижимают к себе, было бы совершенно немыслимо. И когда Бэнни отдал себе в этом отчет — он испугался. Такого рода поступок не делал ему чести — ему, студенту университета и представителю светской группы университетской молодежи. И Ви, конечно, его осудит. Не поймет, рассердится, прогонит прочь… Бэнни замирал от ужаса…
Но нет, она не рассердилась и, по-видимому, она его поняла. Старая поговорка гласит, что пальцы существовали на свете раньше вилок, и так же будет правильно, если мы скажем, что объятия существовали раньше слов. В ответ на свое объятие Бэнни почувствовал, что его обняли тонкие руки Ви, обняли со всей той силой, на какую они были только способны. О, значит, все хорошо!
