В одной из таких клеток сидел папа Менциес. Сидел на полу, потому что скамеек не было. Он был в прекрасном настроении, так как ему удалось собрать вокруг себя всех заключенных в этой клетке "преступников", и он посвящал их во все перипетии борьбы рабочих мастерских готового платья и в то, каким образом все рабочие мира должны были сорганизоваться для того, чтобы уничтожить капиталистическую систему правления. Когда в дверях показался Бэнни, старик вскочил и, схватив его руку, крепко пожал ее.
— М-р Менциес, — быстро и вполголоса проговорил Бэнни, — имейте в виду, что господин, который привел меня сюда, — детектив.
Папа Менциес улыбнулся.
— Мне нечего скрывать, — сказал он. — Вот уже двадцать лет, как я член социалистической партии, и сейчас я объяснял всем этим малым сущность социализма и могу объяснить это и тому джентльмену, с которым вы пришли, если только он захочет меня послушать. Я помогал рабочим сплотиться, чтобы добиться лучших условий жизни, и в тот день, когда меня отсюда выпустят, я опять буду продолжать делать то же самое!
Вот как обстояло дело с папой Менциес.
Вечером Бэнни телефонировал отцу и сообщил ему все эти новости. Он привык подписывать за отца чеки на разные суммы, стараясь никогда не злоупотреблять этим правом, но на этот раз дело касалось целых пятнадцати тысяч долларов, так как было ясно, что сумма, которую назначат за разрешение взять из тюрьмы старого Менциеса, будет очень высока.
— Риску в этом случае никакого быть не может, — говорил Бэнни отцу — так как папа Менциес представлял собой олицетворение честности и никуда бы, конечно, не убежал.
Лицо м-ра Росса, стоявшего у телефона, исказилось недовольной гримасой. Но что он мог сделать? Его сын, которого он так обожал, весь кипел негодованием и уверял, что он прекрасно знал, что не было ни малейшего основания думать, чтобы старый рабочий был тайным агентом советского правительства, поселившимся в Энджел-Сити с целью разрушить американские устои. Как мог Бэнни быть так хорошо обо всем этом осведомленным — м-р Росс не знал, но он никогда не слышал в его голосе такого возбуждения, и ему ничего не оставалось больше делать, как дать свое согласие. Он поставил только условием, чтобы эти деньги отвез на следующий день в суд кто-нибудь из помощников м-ра Долливера, для того чтобы имя Бэнни не появлялось снова на столбцах газет.
X
Все было сделано, как того желал м-р Росс. Помощник адвоката повез деньги в суд, но он скоро вернулся с известием, что Хаима Менциеса в числе вызванных в заседание суда заключенных не оказалось. Его дело было передано в ведение федеральных властей, и это потому, что было выяснено, что он был родом из русской Польши. Было предложено, не считаясь с его документами, выслать его на родину. А тем временем Хаим был переведен в тюрьму графства, такую же грязную и вонючую, как и городская. Но сделать для него что-нибудь не представлялось уже никакой возможности, потому что в тех случаях, когда дело касалось высылки виновных на родину, судебные власти отказывали в каком-либо своем содействии, относя все подобные случаи к административной области.
Вот когда настали настоящие хлопоты для Бэнни! В семье Менциесов царила паника. Рашель, без кровинки в лице, молча шагала из угла в угол по комнате, а мама Менциес рыдала, причитала и рвала на себе платье. Не было никакой возможности ничего передать бедному Хаиму — никакой записочки: он был "incommunicado". Кто знает, может быть, в это самое время его уже сажали на поезд, который доложен был везти его на Запад. Из этого положения никакого выхода уже не было: прямо с поезда его должны были перевести на пароход, который отвезет его в Данциг, а оттуда — в Польшу, в "белый террор".
Бэнни настаивал, что необходимо было что-нибудь предпринять, и м-р Долливер пригласил двух других, еще более дорогих адвокатов, на счет, конечно, м-ра Росса, и все они советовались, рассуждали, писали записки и ездили в суд. Но все это вполне безрезультатно. Тем временем в ответ на нервные звонки Бэнни м-р Росс сел в автомобиль и, не считаясь ни с какими законами скорости, примчался в Энджел-Сити. У подъезда дома его ждали Бэнни и Рашель. Они поднялись с ним в его "берлогу" и рассказали ему все подробности дела и объяснили ему разницу между идеями правого и левого крыла социалистической партии. Во время этих объяснений Рашель не выдержала и, упав на диван, громко разрыдалась.
М-р Росс, так же, как и Бэнни, не выносивший женских слез, подошел к ней и, дружески похлопывая ее по плечу, сказал:
— Тише, тише, дитя, не надо плакать. Я достану его, если даже мне придется для этого посылать нарочного в Нью-Йорк.
С этими словами м-р Росс вышел из комнаты и опять сел в автомобиль и уехал. Это было около полудня, а за несколько минут до трех часов перед домом, в котором жила семья Менциес, остановилось такси — и кто, вы бы думали, из него вышел? Сам Хаим! Грязный, небритый, но спокойный и улыбающийся, готовый продолжать свою работу в защиту своих товарищей, рабочих в мастерских готового платья. Он не имел ни малейшего представления о том, как все это произошло. Сторожа тюрьмы, выпуская его на свободу, ничего ему не сообщили, а он со своей стороны не нашел нужным задавать им какие бы то ни было вопросы. И ни он, ни его дочь так ничего и не узнали, так как то, что сказал м-р Росс Бэнни, носило чисто конфиденциальный характер.
— Что я сделал? Пригласил к себе Бэна Скута, одного из старых наших друзей.
— Бэна Скута? — Бэнни ни разу в течение всех последних лет не вспомнил об их "нефтяном комиссионере".
— Да. Бэн теперь работает в этой области, и он для меня это сделал.
— Что же ты ему сказал, папочка?
— Говорить много не пришлось. Я дал ему пятьсот долларов и сказал: "Бэн, пойди к тому человеку, который посадил эту старую обезьяну в тюрьму, и вели ему его выпустить, а потом вернись ко мне, и я дам тебе еще пятьсот долларов".
— Ну?! — воскликнул Бэнни.
М-р Росс закурил сигару и, глядя на облачка голубого дыма, проговорил:
— Теперь ты видишь, сынок, почему нам, нефтепромышленникам, нельзя не принимать участия в политике.
XI
Помимо того, что этот инцидент завершил политическое образование Бэнни, он был важен еще в том отношении, что благодаря ему Ви Трэсси начала принимать большое участие в жизни нефтяного принца. Вечером того же дня м-р Росс позвонил по телефону звезде кино и, когда та подошла к аппарату, сказал:
— Слушайте, Ви, вы чересчур много времени уделяете вашей работе.
— Что вы хотите этим сказать, м-р Росс?
— Меня зовут "папочка", — ответил м-р Росс. — А хочу я сказать следующее: вы недостаточно заботитесь о моем сыне. Он опять попал в разные неприятные передряги с этими большевиками — и все только потому, что вы недостаточно часто с ним видитесь.
— Но, м-р папочка, ведь это потому, что я старалась не отвлекать его от его занятий. Я думала, что вы будете недовольны, если он перестанет относиться к ним так серьезно, как раньше.
