Отец вдруг заговорил:
— Послушай, сынок. Здесь может оказаться нефть, — всегда есть один шанс на миллион, — так ты ничего не упоминай об этом. Можешь, если хочешь, сказать, что ты встречался с Полем, но молчи о том, что он рассказывал тебе о нефти, и сам ничего не болтай. Предоставь мне все деловые разговоры.
Перед ними был «калифорнийский дом», построенный из вертикально поставленных досок, в один фут ширины, с узкими планками, закрывающими щели. Крылечка не было ни спереди, ни сзади, а вместо порога лежал плоский камень. Окраска дома — если он когда-нибудь был окрашен — поблекла так сильно, что при свете автомобильных фонарей ее нельзя было разглядеть. По другую сторону тропинки и дальше вверх, по направлению к небольшой долине, смутно чернелась группа сараев и большая овчарня, сооруженная из досок, местами подпертых вырубленными из эвкалиптов столбами. Оттуда доносились возня и ворчанье животных.
На расстоянии одного ярда стояла семья Аткинсов, погруженная в созерцание непривычного зрелища: въезжающего в их усадьбу автомобиля. Здесь был сгорбленный тощий мужчина и мальчик, немного ниже ростом, чем он, но тоже сутулый; на них были поношенные синие блузы без воротников и заплатанные штаны, державшиеся на помочах; за ними стояли три девочки, идущие лесенкой по росту, в неописуемых миткалевых платьях; а в двери виднелась женщина, — вернее, крошечная тень женщины, — бледная и изнуренная. Все шестеро стояли молча и неподвижно. Автомобиль въехал во двор и остановился. Шум мотора перешел в мягкое гуденье.
— Добрый вечер, — сказал отец.
— Здорово, брат, — ответил мужчина.
— Это усадьба Аткинса?
— Да, брат.
Голос был слабый и неуверенный, но он потряс Бэнни до глубины души: он знал, что этот голос привык «бормотать» и «говорить во языцех». Вдруг на семейство сейчас «накатит», и они примутся за свое «прыганье» и «катанье» в присутствии Бэнни?..
— Мы охотимся, — пояснил Росс, — нам сказали, что здесь удобное место для стоянки. Вода у вас хорошая?
— Нельзя быть лучше. Располагайтесь как дома, брат.
— Ладно. Мы немного съедем по тропинке, куда-нибудь подальше от дороги. Нет ли здесь большого дерева, под которым можно расположиться?
— Эли, покажи им дуб и помоги устроиться.
Бэнни снова вздрогнул. Ему было известно, что этот Эли «осенен святым духом», с ним бывает «тряска», и он исцелил возложением рук старую миссис Бюгнер. Бэнни припоминал каждую малейшую подробность, касавшуюся этой семьи — самой необыкновенной, которую ему когда-либо приходилось знать, не считая, конечно, тех, о которых он читал.
Эли пошел по тропинке, машина последовала за ним, а м-р Аткинс — за машиной, без сомнения для того, чтобы убедиться, как Эли исполнит свой долг. Три девочки брели сзади, а миссис Аткинс продолжала стоять в дверях и наблюдать.
Они достигли большого дуба с расчищенной под ним площадкой. Росс поставил машину так, чтобы фонари освещали площадку: когда есть автомобиль, никогда не приходится страдать от темноты на стоянке. Когда машина остановилась, Бэнни перелез через дверцы и начал отвязывать ремни, которыми был прикреплен большой сверток к автомобилю. Мгновенно сверток был отвязан и развернут. Из него появились великолепные вещи: палатка восьми футов в квадрате, сделанная из такого легкого непромокаемого шелка, что, если ее скатать, она производила впечатление свернутого платья; шесты для палатки, сделанные из нескольких свинчивающихся колен; колья и маленький дорожный топорик для их вбивания; три теплых дорожных одеяла, не считая непромокаемого чехла, который тоже служил одеялом; две пневматические подушки и такой же матрац, которые приходилось надувать, пока лицо не покраснеет; наконец, брезентовый мешок с походной кухонной утварью из алюминия, — все предметы с отвинчивающимися ручками вкладываются один вдругой, а также алюминиевые ящики с несколькими отделениями для съестных припасов. Когда все эти предметы разложены в порядке, то можно чувствовать себя и среди пустынь, и на горной вершине так же комфортабельно, как в лучшем номере отеля.
М-р Аткинс приказал Эли помочь им, но отец эту помощь отклонил: стоит ли! Они сами знают, что и как нужно сделать, да к тому же все это совсем не трудно.
Тогда м-р Аткинс послал Эли принести ведро воды и осведомился, не хотят ли они молока, — разумеется, козьего, потому что другого у них нет. Отец ответил, что это было бы отлично, а Бэнни перенесся мыслью на Балканы и в другие замечательные края, известные ему из книг, где люди живут одним козьим молоком. М-р Аткинс послал за молоком Руфь, и Бэнни снова встрепенулся: Руфь была любимой сестрой Поля; у нее, у единственной, по словам Поля, был «здравый смысл». М-р Аткинс крикнул ей вслед, чтобы она захватила и яйца, отец сказал, что хорошо бы получить и немного хлеба. У Бэнни точно оборвалось что-то внутри, когда он услышал ответ старика, признавшегося, что у них нет хлеба, так как негде его сеять, да и наливается он плохо здесь, на холмах. Все, что у них есть, — это картофель. Отец сказал, что картофель отлично сойдет, они его сварят немного к ужину, на что м-р Аткинс возразил, что они могут получить его гораздо раньше: миссис сварит его в печке, и таким образом доказал свое полное непонимание того, что такое путешествие с палаткой. Отец отказался от услуг печки, говоря, что огонь им нужен здесь. Тогда м-р Аткинс заметил, что теперь по ночам морозит, и приказал Эли набрать для них вязанку топлива. Выполнить это было нетрудно, так как стоило отойти на несколько футов в сторону от арройо, и вы натыкались на кустарник пустыни, по большей части совершенно высохший. Эли вырвал из земли несколько кустов, притащил их и разломал о колено на части, потом принес два камня, — это тоже было легко: на ранчо Аткинса нельзя было сделать и нескольких шагов, чтобы не наткнуться на камень.
Огонь был разведен, картофель весело кипел в горшке, банка с консервами была открыта, а мясо уже шипело на сковородке. Отец стряпал, — это было благородное занятие, — а Бэнни хлопотал вокруг, расставляя посуду на непромокаемой покрышке, служившей во время еды скатертью без стола. Когда мясо было готово, отец разбил яйца о край кастрюли, вылил на сковородку и сделал глазунью. Потом было подано козье молоко, вкусное, густое и холодное. На запах его не обращали внимания, убеждая себя, что это романтично. Молоко было налито в алюминиевые чашки, составлявшие часть лагерного снаряжения. Кроме того, была подана тарелка сотового цветочного меда, душистого и коричневого, принесенного Руфью.
Отец пригласил семейство Аткинсов поужинать с ними, но старик отказался, — спасибо, они все уже поели. Тогда отец попросил их по крайней мере сесть, так как вряд ли им удобно стоять.
В ответ на это Эли, три девочки и присоединившаяся к ним мать уселись на камнях на почтительном расстоянии от огня; м-р Аткинс сел на камень несколько ближе, и в то время как отец ужинал, они болтали о состоянии погоды, об урожае и том, какова жизнь здесь, на холмах.
Покончив с едой, Бэнни с отцом растянулись на одеялах, чувствуя себя хорошо и удобно. М-р Аткинс сказал, что Эли может помочь раскрыть палатку, но отец снова отказался от его услуг, говоря, что дело это чрезвычайно несложное и отнимет у них мало времени. Тогда Аткинс предложил услуги одной из девочек, — вымыть им посуду, на что отец изъявил согласие. Бэнни собрал сковороды и тарелки, а девочка, средняя по возрасту, по имени Мели, унесла их в дом. Они снова немного поболтали, причем Бэнни заметил, как ловко начинает осваиваться отец с этим семейством, снискивая себе его доверие. Потом наступила пауза, — критический момент для знакомства, — после которой Абель Аткинс спросил торжественным и прочувствованным, не похожим на обычный, голосом:
