Война в Европе, речь Гитлера, проблемы в Польше — таковы основные темы дня. Какой вздор! Эй вы, милитаристы, вы, протирающие штаны в вестибюле моего отеля Альта-Лома, вот новость, здесь, в этой маленькой бумажке, заполненной причудливыми юридическими фразами, — это моя книга! К черту Гитлера, это важнее Гитлера, это касается моей книги. Да, эта книга не вздыбит мир, никого не убьет, ни в кого не выстрелит, но вы будете помнить ее до конца ваших дней, лежа на смертном одре с последним дыханием вы вспомните эту книгу и улыбнетесь. История Веры Ривкен — частичка подлинной жизни.
Но никто не заинтересовался. Они предпочитали войну в Европе, глупые кинокомедии, Лоуэллу Парсонс. Ужасные люди, несчастные существа. Я сидел среди них в вестибюле отеля и беспомощно качал головой.
И все же с кем-то я должен был поделиться. Камилла. Три недели я не видел ее после той марихуановой ночи на Темпел-стрит. Но ее не оказалось на работе. На ее месте была уже другая девушка. Я спросил про Камиллу. Новая официантка даже не стала разговаривать со мной. Неожиданно «Колумбийский буфет» показался мне мрачной гробницей. Я обратился к толстому бармену. Камилла уже две недели как не работает здесь. Она что, уволена? Он не мог ответить. Больна? Неизвестно. Больше никакой информации.
Теперь я мог позволить себе такси. Я мог бы нанять их штук двадцать и раскатывать по городу день и ночь. Приехав на Темпел-стрит, я поднялся к Камилле и постучался. Никто не ответил. Я повернул ручку, дверь была открыта, внутри темно. Нащупав выключатель, я включил свет. Она лежала на кровати. Ее лицо походило на цветок желтой розы, засушенный в толстой книге, и лишь в глазах теплилась жизнь. Комната провоняла дымом. Шторы на окнах опущены. Дверь полностью не открывалась, до тех пор пока я не выдернул из-под нее половик. Камилла едва не задохнулась от изумления, увидев меня. Она была рада.
— Артуро, — повторяла она. — Ах, Артуро!
Я ничего не сказал ей про книгу, про контракт. Кому нужен какой-то роман, еще один хренов роман? Мои глаза помнили Камиллу бегущей в лунном свете по пенящемуся морскому берегу, дикую, изящную, прекрасную девушку, которая танцевала между столиков с подносом пива. И вот теперь она лежала на грязной постели, разбитая, и рядом с ней блюдце, переполненное коричневыми окурками. Она бросила работу. Она хотела умереть. «Мне все равно», — твердила она.
— Тебе надо поесть, — умолял я, потому что от нее остались лишь кожа да кости.
Я сел на кровать рядом с ней и взял за руку, я ощутил ее хрупкие пальцы и был удивлен, насколько они маленькие, ведь она была такой сильной и плотной.
— Ты голодна, — твердил я.
Но Камилла ничего не хотела.
— Все равно надо поесть.
Я отправился за провизией. Неподалеку был маленький магазинчик. Я опустошал прилавки. Давайте все, что есть, давайте вот это и это тоже. Молоко, хлеб, коробки сока, фрукты, масло, овощи, мясо, картошку. Мне пришлось сделать три рейса, чтобы перетащить купленное к Камилле. Когда все было сложено на кухне, я осмотрел продукты и растерялся, что же мне предложить ей.
— Ничего я не хочу, — отмахивалась Камилла.
Молоко. Я вымыл стакан и наполнил его. Она села на кровати. Розовая ночнушка, и так порванная на плечах, совсем пошла по швам. Зажав нос, Камилла стала пить. Три глотка, и она чуть не задохнулась. Отставив стакан, она снова легла, морщась от тошноты.
— Фруктовый сок, — предложил я. — Виноградный. Он сладкий, намного вкуснее.
Я откупорил бутылку, наполнил стакан и протянул ей. Она с жадностью осушила его и легла, тяжело дыша. Вскоре она заметалась, свесила голову с кровати, и ее вытошнило. Я убрал блевотину и прибрался в квартире. Вымыл посуду и вычистил раковину. Затем я бросился на улицу, поймал такси и помчался по городу в поисках магазина, где можно было купить ночную сорочку. По пути я прикупил еще конфет и целую кипу иллюстрированных журналов: «Взгляд», «Ералаш», «Смотри», «Так», «Бац» и тому подобное — чтобы отвлечь ее, развеселить.
Когда я вернулся, дверь была заперта. Я знал, что сие означает, и стал тарабанить в дверь кулаками и ногами. Грохот поднялся на весь дом. Двери соседних квартир открывались, в коридор высовывались головы жильцов. На лестнице появилась женщина в старом халате. Это была хозяйка, я безошибочно узнаю их. Она осталась на лестнице, боясь подойти ближе.
— Что вам нужно? — спросила женщина.
— Дверь закрыта, — сказал я. — Мне надо войти.
— Оставьте девушку в покое. Знаю я вашего брата. Уходите отсюда или я вызову полицию.
— Я ее друг, — возразил я.
За дверью раздался истеричный смех Камиллы, затем пронзительный вопль:
— Никакой он мне не друг! Я не хочу его видеть!
И снова смех, писклявый, испуганный, словно крик птицы, пойманной в ловушку. Атмосфера становилась зловещей. На другом конце коридора появились двое мужчин. Один из них, что поздоровее и с сигарой в зубах, подтянул брюки и предложил другу:
— Давай вышвырнем его отсюда.
Я стал отступать, прошмыгнул мимо презрительно ухмыляющейся хозяйки и сбежал вниз по лестнице в вестибюль. Оказавшись на улице, я побежал. На углу Бродвея и Темпел-стрит я увидел свободное такси. Прыгнув на заднее сиденье, я крикнул водителю:
— Вперед!
Похоже, это действительно было не мое дело. Но разве мог я забыть эти черные пряди волос, дикую бездну глаз и жаркий толчок под ложечку в первый же день нашего знакомства. Два дня я не решался навестить ее, но больше не выдержал. Я хотел помочь ей, вырвать ее из захлопнувшейся ловушки, увезти куда-нибудь на юг к океану. Ведь это было в моих силах. При такой-то куче денег. Я даже подумывал о Сэмми, но он так глубоко ненавидел ее. Если бы мне удалось увезти ее из этого города, это обязательно помогло бы ей. И я решился попробовать еще раз.
Было около полудня. Стояла страшная жара, оставаться в комнате было невыносимо. Жара подтолкнула меня к действию — жара, липкая тоска, пылища и обжигающие порывы ветра со стороны Мохаве. Я отправился на Темпел-стрит. Вот она, эта деревянная лестница, ведущая на второй этаж. В такой день ее дверь должна быть открыта, чтобы сквозняки могли охлаждать ее.
Я был прав. Дверь оказалась открытой, но Камиллы в квартире не было. Ее вещи громоздились кучей посередине комнаты — коробки и сумки с торчащими из них тряпками. Кровать опущена, на ней лишь голый матрас. Жизнь была выброшена из этого места. Я уловил запах дезинфекции.
Спустившись на первый этаж, я постучался в дверь хозяйки.
— Вы! — воскликнула она, отворив. — Вы! — и с грохотом захлопнула дверь.
Я стоял под дверью и умолял выслушать меня.
— Я ее друг, — говорил я. — Клянусь Богом. Я хочу помочь ей. Вы должны мне поверить.
— Уходите или я вызову полицию!
— Но ведь она больна. Ей нужна помощь. Я могу сделать для нее все что угодно. Почему вы не верите мне?
