– Я пробуду совсем недолго, – поспешила заверить его Изабелла.
– Так я и думал, но, надеюсь, хотя бы еще несколько недель… Вы приехали в Англию раньше… раньше, чем предполагали.
– Да, я приехала очень неожиданно.
Миссис Тачит отошла от них, будто бы для того, чтобы проверить, как содержится парк, надо сказать изрядно запущенный, а лорд Уорбертон между тем молчал в нерешительности. Изабелле пришло в голову, что он собирался было спросить ее о муже, но смешался… и не спросил. Он по-прежнему был непреклонно серьезен то ли потому, что так, по его мнению, надлежало держаться в том месте, где недавно побывала смерть, то ли в силу более личных причин. Если последнее предположение правильно, очень удачно для лорда Уорбертона, что у него нашлось вышеупомянутое оправдание: он в полной мере мог им воспользоваться. Все эти мысли разом промелькнули в голове у Изабеллы. Лицо его было не то что бы грустно, нет, оно странным образом вообще ничего не выражало.
– Мои сестры с радостью бы приехали, если бы знали, что вы все еще здесь… если бы смели надеяться, что вы пожелаете с – ними увидеться, – продолжал лорд Уорбертон. – Окажите им любезность, повидайтесь с ними, прежде чем покинете Англию.
– С большим удовольствием. Я сохранила о них самые приятные воспоминания.
– А не приехали бы вы на день-два в Локли? Вы не забыли свое старое обещание? – При этих словах его светлость слегка покраснел и сразу стал больше похож на самого себя. – Наверное, я не вправе сейчас напоминать вам о нем; конечно, вам не до визитов. Но я хочу сказать, что это вовсе и не будет визитом. Мои сестры на троицу проведут пять дней в Локли, и если бы вы согласились на это время приехать… вы ведь сами говорите, что долго в Англии не задержитесь, я бы позаботился о том, чтобы у нас в буквальном смысле больше никого не было.
Неужели даже его невесты с матушкой не будет, подумала Изабелла, но вслух этого не сказала, а ограничилась одной фразой:
– Я очень вам благодарна, но, боюсь, не совсем еще представляю себе, где я буду на троицу.
– Но ваше обещание остается за вами… остается ведь? Ну когда-нибудь в другой раз?
В его словах прозвучал вопрос, на который Изабелла не ответила. Она внимательно поглядела на своего собеседника, и итог ее наблюдений был тот же, что и всегда: ей стало его жаль.
– Смотрите, не опоздайте на поезд, – сказала она и потом добавила: – Желаю вам всяческого счастья.
Он снова, на этот раз еще сильнее, покраснел и взглянул на часы.
– Ах да, шесть сорок, времени в самом деле немного, но у подъезда меня ждет пролетка. От души благодарю вас. – Было не совсем понятно, благодарит ли он ее за напоминание о поезде или же за сердечное пожелание. – До свидания, миссис Озмонд, до свидания.
Глядя куда-то в сторону, он пожал ей руку, затем повернулся к только что возвратившейся миссис Тачит. С ней его прощание было столь же кратким. И несколько мгновений спустя Он уже большими шагами удалялся по лужайке от обеих дам.
– Вы твердо уверены, что он женится? – спросила у тетушки Изабелла.
– Не тверже, чем он сам, но он как будто уверен. Я его поздравила, и он принял мои поздравления.
– Ну, тогда я ставлю на этом точку, – сказала Изабелла, после чего тетушка ее возвратилась в дом и возобновила прерванные приездом гостя занятия.
Хотя Изабелла и поставила точку, но все еще об этом думала – думала, прогуливаясь под огромными дубами, чьи длинные тени ложились на необозримый зеленый дерн. Через несколько минут она очутилась перед садовой скамьей, которая с первого взгляда показалась ей чем-то знакомой. И не только потому, что она видела скамью раньше или даже на ней сидела: нет, здесь что-то важное произошло, что-то с этим местом связано. И тут она вспомнила, что на этой самой скамейке сидела шесть лет назад, когда слуга принес письмо, которым Каспар Гудвуд извещал, что последовал за ней в Европу, а как только, прочитав письмо, подняла глаза, увидела перед собой лорда Уорбертона, объявившего, что он хотел бы на ней жениться. Поистине это было историческое достопримечательное место! Изабелла стояла, глядя на скамью так, словно та могла ей что-то сказать. Она ни за что не села бы на нее сейчас – она прямо ее побаивалась. Она просто стояла не двигаясь и, пока стояла, все былое вдруг ожило, нахлынув волною чувств, как это подчас и случается с восприимчивыми душами. В результате она внезапно ощутила бесконечную усталость, – такую усталость, что, отбросив все колебания, опустилась на скамью. Как я уже сказал, Изабелла была неспокойна, не знала, куда девать себя, и даже если вышеупомянутая характеристика покажется вам несправедливой, вы по крайней мере должны будете согласиться, что в эту минуту она как бы олицетворяла собой жертву праздности. Сама ее поза свидетельствовала об отсутствии всякой цели: безвольно опущенные руки были скрыты складками черного платья, глаза безучастно глядели куда-то в пространство. Ей незачем было возвращаться в дом: дамы, ведя затворническую жизнь, рано обедали, а чай пили когда придется. Вряд ли Изабелла смогла бы вам сказать, долго ли просидела в таком состоянии, но только уже заметно стемнело, когда вдруг почувствовала, что она не одна. Быстро выпрямившись, она огляделась и увидела, во что обратилось ее одиночество: его разделил с ней Каспар Гудвуд; он неслышно подошел по мягкому дерну и теперь, стоя чуть поодаль, пристально смотрел на нее. Ей сразу пришло в голову, что вот так же застиг ее когда-то врасплох и лорд Уорбертон.
Она мгновенно поднялась, и тут Гудвуд, увидев, что его увидели, бросился к ней. Не успела она встать, как жестом, похожим с виду на насилие, но по ощущению не похожим ни на что, он, сжав ей запястье, заставил снова опуститься на скамью. Изабелла закрыла глаза; он не сделал ей больно, она подчинилась всего лишь легкому прикосновению, но в лице его было что-то, чего она предпочитала не видеть. Так он смотрел на нее несколько дней назад на кладбище, но сейчас это было еще хуже. Сначала Гудвуд ничего не говорил; она только ощущала, что он рядом, совсем близко, и настойчиво к ней устремлен. Ей даже показалось, что за всю свою жизнь она никого не чувствовала так близко от себя. Все это длилось, однако, какое-то мгновение, потом, высвободив запястье, она взглянула на гостя.
– Вы меня напугали, – сказала она.
– Я не хотел, – ответил Гудвуд, – но даже если чуть-чуть напугал, неважно. Я уже давно приехал поездом из Лондона, но не мог прийти сразу. Какой-то мужчина на станции меня опередил. Он сел в пролетку и приказал везти его сюда. Не знаю, кто он, но мне не захотелось с ним ехать. Я хотел видеть вас одну. Поэтому ждал и ходил вокруг, я тут все исходил и как раз направлялся к дому, когда увидел вас. Мне встретился лесничий, или кто он там, но все обошлось благополучно, я познакомился с ним, когда приехал с вашим кузеном. Джентльмен этот уехал? Вы в самом деле одна? Мне надо поговорить с вами. – Гудвуд говорил торопливо, он был все так же возбужден, как тогда, когда они расстались в Риме. Изабелла рассчитывала, что в нем это мало-помалу стихнет, и сейчас вся сжалась, убедившись, что, напротив, он распустил паруса. У нее появилось новое ощущение, какого он прежде никогда не вызывал, – ощущение опасности. И правда, в его решимости было что-то грозное. Изабелла смотрела прямо перед собой, а он сидел, упираясь ладонями в колени, наклонившись вперед, и не сводил глаз с ее лица. Вокруг них как бы сгустились сумерки. – Мне надо с вами поговорить, – повторил он. – Надо сказать очень важную вещь. Я не хочу тревожить вас… как в тот раз в Риме. Тогда я только понапрасну вас огорчил, но ничего не мог с собой поделать… хотя знал, что неправ. Но сейчас я прав, пожалуйста, поймите это, – продолжал он, и его твердый низкий голос минутами смягчался и переходил в мольбу. – Я приехал с определенной целью. Сейчас все по-другому. Тогда мой разговор с вами не имел смысла, но сегодня я могу вам помочь.
