– Скорее уж лучшее, если на то пошло.
– Вы ко всему безразличны, – с грустью сказала мадам Мерль.
– Да, пожалуй, мне и вправду все более или менее безразлично. Как вы назвали этот мой изъян? Во всяком случае, я не поехал в Рим по причине своей лени, но не только по этой причине.
– Неважно почему – для меня по крайней мере; хотя я была бы рада видеть вас. Я еще более рада тому, что вы сейчас не в Риме, где могли бы быть и, верно, были бы, если бы поехали туда месяц назад. В настоящий момент я хотела бы, чтобы вы занялись кое-чем здесь, во Флоренции.
– Занялся? Вы изволили забыть о моей лени.
– Нет, не забыла, но вас прошу забыть. Вы обретете сразу и добродетель, и вознаграждение за нее. Для вас это не составит большого труда, а интерес, возможно, огромный. Как давно вы не заводили новых знакомств?
– Кажется, с тех пор, как познакомился с вами.
– Пора познакомиться с кем-нибудь еще. Я хочу представить вас одной моей приятельнице.
Мистер Озмонд, не перестававший шагать по комнате, тут подошел к открытой двери и, остановившись, устремил взгляд в сад, где под палящим солнцем бродила его дочь.
– Какой мне от этого будет прок? – бросил он с грубоватой снисходительностью.
Мадам Мерль ответила не сразу.
– Это вас развлечет, – сказала она. В ее ответе не было и намека на грубость; он был тщательно обдуман.
– Ну, если вы так говорите, как не поверить, – сказал Озмонд, направляясь теперь к ней. – В некоторых вещах на вас вполне можно положиться. Например, я точно знаю, что вы всегда отличите хорошее общество от дурного.
– Хорошего общества не существует.
– Прошу прощения, я не имел в виду прописных истин. Ваши знания приобретены другим путем, единственно верным, – путем опыта: у вас было множество случаев сравнивать между собой более или менее несносных людей.
– Вот я и предлагаю вам извлечь пользу из моего опыта.
– Извлечь пользу? И вы уверены, что я в этом преуспею?
– Я очень на это рассчитываю. Все зависит от вас. Если бы я только могла подвигнуть вас на небольшое усилие.
– Ах вот оно что! Я так и знал – все сведется к чему-нибудь обременительному. Что на свете – особенно в здешних местах – стоит усилий?
Мадам Мерль вспыхнула, словно ее оскорбили в лучших намерениях.
– Не дурите, Озмонд. Кто-кто, а вы прекрасно понимаете, что на свете стоит усилий. Мы ведь не первый день знакомы!
– Ну, кое-что я признаю. Только в этой жалкой жизни все равно вряд ли оно достижимо.
– Под лежачий камень вода не течет, – заметила мадам Мерль.
– Доля истины в этом есть. Кто же она, ваша приятельница?
– Девушка, ради которой я и приехала во Флоренцию. Она приходится племянницей миссис Тачит – ее-то, я полагаю, вы помните.
– Племянницей? Слово «племянница» вызывает представление о чем-то юном и несмышленом. Мне ясно, к чему вы клоните.
– Да, она молода, ей двадцать три года. Мы с ней большие друзья. Я познакомилась с ней в Англии несколько месяцев назад, и мы близко сошлись. Мне она очень нравится, и, что редко со мной случается, я просто в восторге от нее. Вы, несомненно, тоже будете от нее в восторге.
– Ну нет, этого я постараюсь избежать.
– Охотно верю, но вам вряд ли удастся.
– Что ж, если она красива, умна, богата, обворожительна, обладает широким кругозором и беспримерно добродетельна – на таких условиях я, пожалуй, согласен познакомиться с ней. Я, как вы знаете, уже однажды просил вас не навязывать мне лиц, не соответствующих всем этим условиям. Вокруг меня достаточно бесцветных людей, и я вовсе не склонен увеличивать круг такого рода знакомств.
– Мисс Арчер вовсе не бесцветна; она – ярка, как утренний свет. И соответствует всем вашим условиям. Я потому и хочу познакомить вас с ней, что она отвечает вашим требованиям.
– Более или менее, разумеется.
– Нет, полностью. Она красива, образованна, великодушна и хорошего происхождения – для американки. К тому же она умна и очень привлекательна, а сверх того обладает порядочным состоянием.
Озмонд выслушал этот перечень молча, не отрывая глаз от собеседницы и, очевидно, взвешивая его в уме.
Что же вы намерены делать с ней? – спросил он наконец.
– Вы же слышали – свести с вами.
– Неужели она не предназначена для чего-нибудь лучшего?
– Я не берусь предугадывать, кто для чего предназначен, – сказала мадам Мерль. – С меня достаточно знать, как я могу распорядиться человеком.
– Мне жаль эту вашу мисс Арчер! – воскликнул Озмонд. Мадам Мерль встала.
– Если это означает, что вы заинтересовались ею – что ж, я удовлетворена.
Они стояли лицом к лицу; она оправляла мантилью и, казалось, вся ушла в это занятие.
– Вы превосходно выглядите, – повторил Озмонд свой комплимент, еще менее к месту, чем прежде. – У вас появилась новая идея. А когда у вас появляются идеи, вы сразу хорошеете. Они вам очень к лицу.
Когда бы и где ни сходились эти двое, поначалу в их тоне и поведении, особенно если при этом кто-нибудь присутствовал, возникала какая-то принужденность и настороженность, словно они встретились, того не желая, и заговорили по необходимости. Казалось, каждый, смутившись, усиливал этим смущение другого. Разумеется, из них двоих мадам Мерль удавалось лучше справиться с замешательством, но сейчас даже мадам Мерль не сумела вести себя так, как ей бы хотелось, – с тем полным самообладанием, какое она старалась сохранить, беседуя с хозяином дома. Нельзя не указать, однако, что в какие-то моменты этого поединка владевшее ими чувство – какова бы ни была его природа – исчезало, оставляя их лицом к лицу так близко, как никогда не случалось с ними ни перед кем иным. Именно это и произошло сейчас. Они стояли друг против друга, и каждый, видя другого насквозь, искал в этом удовлетворение, полагая хотя бы таким путем возместить себе те или иные неудобства, которые возникают, когда вас видят насквозь.
– Жаль, что вы так черствы душой, – тихо произнесла мадам Мерль. – Ваша черствость всегда оборачивается против вас и сейчас тоже обернется против вас.
– Я вовсе не так уж черств, как вы думаете. Иногда и мою душу кое-что трогает: например, слова о том, что ваши честолюбивые помыслы касаются меня. Мне это непонятно; не знаю, как и почему они могут меня касаться. Но все равно, я тронут.
– Боюсь, в дальнейшем вам это станет еще непонятнее. Есть вещи, которые вам не дано понять. Да в этом и нет нужды.
– Что ни говори, а вы удивительная женщина, – сказал Озмонд. – В вас скрыто столько всего, как ни в ком другом. Не понимаю, почему вы считаете, что племянница миссис Тачит будет много значить для меня, когда… когда… – и он осекся.
