То же было в прошлом году и в позапрошлом – каждый раз, когда Синго, просыпаясь, слышал крик коршуна, он испытывал к нему чувство, похожее на любовь.
И не один Синго – слова «наш коршун» употребляла вся семья.
Синго не знал точно, сколько было коршунов, один или два. И еще, слышал ли он из года в год крик одного и того же коршуна? Не произошла ли смена поколений? Может быть, коршуны-родители давно умерли и теперь кричат их дети? Впервые об этом Синго подумал сегодня утром.
Синго и его семье было бы приятнее не знать, что старый коршун умер в прошлом году, а в этом году кричит новый, и, в полудреме слушая его, думать, что это все тот же «наш коршун».
Удивительно, что коршун выбрал именно гору за домом Синго и поселился на ней, хотя в Камакура сколько угодно точно таких же небольших гор.
Тебя трудно повстречать, но мне удалось тебя встретить, тебя трудно услыхать, но мне удалось тебя услышать, говорится в одной пьесе театра Но. Может быть, это относится и к коршуну?
И хотя коршун жил вместе с Синго и его семьей, он лишь что-то кричал им голосом, полным ласки.
2
Кикуко и Синго вставали раньше всех в доме и по утрам беседовали; если же Синго хотелось поговорить с глазу на глаз с Сюити, он мог сделать это только в электричке.
Переехали мост через реку Рокуногава, – значит, вот-вот покажется лес Икэгами, подумал Синго. У него вошло в привычку смотреть по утрам из окна вагона на лес Икэгами.
Сколько лет, проезжая мимо, он смотрел на этот ее, но лишь совсем недавно обнаружил там двустволую сосну.
Она одна возвышалась надо всем лесом. Ее стволы, точно пытаясь обняться, склонили друг к другу свои вершины. А ветви так сблизились, что, кажется, же обнимаются.
Надо всем лесом господствует эта единственная двустволая сосна, и, казалось бы, она всегда должна была бросаться в глаза, но почему-то до сих пор Синго не замечал ее. А стоило ему однажды заметить, и теперь она уже всегда бросалась в глаза.
Сегодня утром проливной дождь, и двустволая сосна едва видна.
– Сюити, – окликнул Синго. – Что с Кикуко?
– Ничего страшного. Сюити читал еженедельник.
В Камакура на вокзале он купил два журнала и один дал отцу. Синго держал его в руках, не читая.
– Что же все-таки с ней? – тихо повторил Синго.
– Жалуется, что голова болит.
– Странно. Мне мать говорила, что вчера Кикуко ездила в Токио, а когда вернулась вечером, сразу же легла в постель, – такого еще не бывало. Мать подумала, уж не случилось ли чего с ней там, в Токио, ужинать не стала. А когда ты вернулся в девять часов и вошел к ней в комнату, начала плакать, тихонько, чтобы мы не услышали, разве этого не было?
– Через день-другой, думаю, встанет. Ничего страшного.
– Странно. От головной боли так не плачут. По-моему, сегодня на рассвете она опять плакала.
– Да.
– Кикуко было очень неприятно, когда Фусако принесла ей в комнату поесть. Все время прятала от нее лицо… Фусако даже обиделась. Я и решил спросить у тебя, что случилось.
– Зачем нужны все эти разговоры, как будто в нашем доме следят за каждым шагом Кикуко… – Сюити сидел, не поднимая головы. – Может же она когда-нибудь заболеть, с ней ведь это не так уж часто случается.
Синго рассердился.
– Как же называется ее болезнь?
– Аборт.
Сюити сказал это резко-как выплюнул.
Синго вздрогнул. И посмотрел на противоположную скамью. Там сидели два американских солдата, и Синго завел разговор в уверенности, что они не понимают по-японски.
Он спросил хрипло:
– Врач делал?
– Да.
– Вчера? – пробормотал упавшим голосом Синго. Сюити отложил журнал.
– Да.
– И в тот же день она вернулась домой?
– Угу.
– Ты ее заставил это сделать?
– Сама сказала, что сделает, а у меня не спрашивала.
– Кикуко сама? Врешь.
– Нет, правда.
– Почему? Почему у Кикуко появилась такая мысль?
Сюити промолчал.
– Ты один во всем виноват.
– Может, и так. Я ничего не мог поделать, она заупрямилась – теперь, мол, ни за что не оставлю.
– Если бы ты захотел удержать ее, то удержал бы.
– Теперь мне это не удалось бы.
– Что означает «теперь»?
– Ты сам прекрасно знаешь. В общем, она говорит, что при тех отношениях, в каких мы сейчас находимся, она не хочет ребенка.
– Она догадывается, что у тебя есть женщина?
– Видимо, да.
– Что это за «видимо, да»? – От злости у Синго сперло дыхание. – Для Кикуко это почти самоубийство. Тебе не кажется? Это действительно почти самоубийство, а не простое возмущение твоим поведением.
Грозный вид отца испугал Сюити, он даже отшатнулся.
– Ты убил душу Кикуко. Теперь все погибло.
– Душа у Кикуко оказалась слишком уж упрямой.
– Разве она не женщина? Разве она не твоя жена?Если бы ты хорошо относился к ней, был с ней нежен, она с радостью родила бы ребенка. И никак несвязывала бы это с твоей любовницей.
– Да, но она же связала.
– Кикуко прекрасно знает, что мать с нетерпением ждет внука. Ведь она даже стыдилась, что долго неможет родить. Избавиться от ребенка, которого онатак хотела, – Кикуко сделала это только потому, что ты убил ее душу.
– Ты заблуждаешься. Просто Кикуко чересчур целомудренна.
– Целомудренна?
– Ей, видите ли, стало противно, что придется рожать от меня…
– Что?
– Кому нужны эти интимные подробности?
«Неужели Сюити вселил в Кикуко такое презрение, такое отвращение, к себе?» – подумал Синго.
– Я не могу этому поверить. Даже если Кикуко И говорила тебе такое, даже если она вела себя так с тобой, все равно невозможно поверить, что в этом ее сущность. Муж говорит с такой издевкой о целомудрии жены – разве это не первое доказательство, что еголюбовь мелка? Кто принимает всерьез капризы любимой женщины? – Синго начал терять присутствие духа. – Что скажет Ясуко, когда узнает, что ей недождаться внука?
– Пусть мать утешится мыслью, что у Кикуко еще могут быть дети.
– О чем ты говоришь? Ты ручаешься, что она еще родит?
– Могу и поручиться.
